Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года. Владимир Булдаков
с уголовным прошлым (в 1905 году он убил офицера), но всем троим, как видно, пришлось постоянно «уговаривать» солдат. Впрочем, в других солдатских комитетах ситуация оставалась достаточно стабильной на протяжении всего 1917 года. Так, в полковом комитете 15‑го Шлиссельбургского полка неоднократные перевыборы мало сказались на его составе: 22 марта в нем было 8 офицеров (в том числе и с немецкими фамилиями) и 20 солдат, 26 марта – 9 офицеров и 41 солдат, 10 августа – 6 офицеров и 23 солдата. Заметны лишь некоторое изменение риторики комитета в связи с интенсивной выработкой образа врага, некоторая украинизация ее состава, обернувшаяся сменой ориентации с Временного правительства на Центральную раду. Для того чтобы мобилизовать солдат на целенаправленное противостояние Временному правительству, требовались качественно иные организации, находящиеся под партийным влиянием. При этом характерно, что в октябре 1917 года военной организации большевиков для осуществления захвата власти оказалось недостаточно – потребовалось создание «межпартийного» (при несомненном преобладании большевиков) Военно-революционного комитета при Петроградском Совете.
Увы, даже через столетие сохраняется представление об альтернативах революции, всерьез рассматриваются перспективы реализации тех или иных – чисто умозрительных – проектов. На деле буржуазия добивалась единовластия в коалиции с Советами. Об этом заговорили еще 3 марта в правительственных кругах. Напротив, в Совете сочли это предложение недопустимым. В результате первое время буржуазные министры в ходе своих заседаний тратили немало времени на телефонные звонки членам Совета, выясняя их мнение по тому или иному вопросу40. Со временем за коалицию из идейных соображений стала цепляться основная масса социалистов. На этой почве создалось то крайне размытое умственное состояние, которое сдерживало ту или иную политическую инициативу. Рано или поздно это могло возмутить нетерпеливые массы.
Петроградский Совет (почему-то представший верховным советским органом, а не местной общественной организацией), по иронии истории давший имя будущему господству большевиков, отнюдь не намеревался утруждать себя законотворчеством – казалось, что важнее избавиться от наследия царизма. Однако кое-что приходилось делать – часто невпопад. Левые опасались правых, правые – левых. При этом те и другие были заражены чистоплюйской «властебоязнью», объясняемой нежеланием участвовать в буржуазной власти. Так, когда Комитет Государственной Думы «позабыл» высказаться о созыве Учредительного собрания, об этом ему напомнили из Петроградского Совета. Но лидеров Совета по-настоящему разделяло с министрами нечто более существенное: если буржуазия настаивала на войне до победного конца, то социалисты – в соответствии с давно провалившимися интернационалистскими установками – провозглашали миролюбивое возвращение к довоенному status quo. Предполагалось, что это удастся сделать по согласованию с социалистами враждующих