Холоп-ополченец. Часть II. Татьяна Богданович
уличках Китай-города, она стала спрашивать встречных про Патрикей Назарыча. Одни только отмахивались от нее, другие неопределенно показывали куда-то в сторону. Наконец какая-то сердобольная старушка сжалилась над ней и взялась показать дом Патрикей Назарыча. Долго колесили они по узким уличкам, пока старуха, наконец, остановилась. – Ну вот, родимая. Тут и есть. Ты присядь покуда на завалинку, а как кто выйдет, ты и попроси, чтоб покормили мальчишку.
Только что старуха поковыляла дальше, как калитка распахнулась и из нее вышел парень в лихо сдвинутой на затылок шапке.
– Эй, тетка, – сказал он, поглядев на Маланью, – ты чего? Подаянья ждешь? Пройди на кухню, даст хозяйка. Она у нас добреющая.
– Да я не о том, сынок. Мне бы Патрикей Назарыча повидать-словцо ему одно сказать. Прислали меня к ему.
– Да кто прислал-то? – спрашивал Степка, с удивлением глядя на необычного гонца, да еще с малым мальчишкой.
– Михайлушка прислал, вот кто, – сказала Маланья, утирая слезу.
– Михайла, – еще больше удивился Степка. – От Карпа Лукича, стало быть?
Маланья отрицательно мотнула головой.
– Ну, идем, коли так, в избу, – решил Степка. – Мальчонку здесь покуда оставь.
Но когда Маланья встала и попробовала оторвать малыша от своей юбки, тот поднял такой визг, что Степка махнул рукой и сказал:
– Ну да ладно, тащи и его.
Патрикей Назарыч тоже очень удивился, когда Степка сказал ему о Маланье.
– Ну, говори, – обратился он к ней, – чего тебе Михайла наказывал.
– Да он мне, родимый, ничего не наказывал, – пробормотала она, всхлипывая.
Патрикей Назарыч вопросительно поглядел на Степку.
– Чего ж ты путаешь, тетка? – сердито прикрикнул на нее Степка. – Видно, за подаянием пришла, так говорил я тебе – к хозяйке ступай.
Маланья совсем перепугалась и только всхлипывала, утирая слезы. Ванюшка, видя, что мать плачет, тоже заревел, дергая мать за юбку:
– К тятьке пойдем, мамынька!
– Погодь ты, Степка, – остановил Патрикей Назарыч. – Ты не бойся, сердешная. Ничего тебе не будет. Ты, верно, у Карпа Лукича была, и тебе там Михайла…
Но Маланья опять решительно затрясла головой. Не понимала она, какой еще Карп Лукич. Патрикей Назарыч нетерпеливо потер сухие ладошки. Он тоже не знал, как приступиться к глупой бабе.
– Ну, сказывай сама, чего знаешь, – решил он, махнув рукой.
Маланья с трудом, глотая слезы, невнятно забормотала:
– Схватили его, сердешного, повалили, руки скрутили, поволокли.
– Михайлу? Да кто схватил-то?
– А кто их знает. Собаками меня травили, а он, стало быть, кинулся, собак расшвырял и меня ослобонил, и мальчишку вон.
– А где то было? Ведаешь?
– В Белом городе. Спросила я, чьи хоромы, сказывали – князя какого-то, а имя-то я и позабыла нагрех.
– Не Воротынского? – догадался Степка.
– Вот-вот, касатик. Немилостивый, говорят, князь. –