Кабул – Кавказ. Виталий Волков
в идеале, так сказать. А книга пока – о герое. Нашего времени. О мужчине, лишенном любви к прошлому… – начал он и уже без особого напряжения памяти воспроизвел сюжет о новом русском диссиденте, беглеце от свободы.
«В пять минут уложился», – удовлетворенно отметил про себя Балашов. От шустрой езды он пришел в себя настолько, что с лету выговаривал все двойные «с» и уже без содрогания думал о предстоящем фуршете с водкой, в который щедро, по-купечески вложил свою «творческую мастерскую» Витя Коровин.
– Лишен любви к прошлому? Мне интересно. А вот скажите, раз вы писатель, почему у ваших сейчас что ни герой, то либо мужеложец, либо гермафродит? Это от отсутствия любви к прошлому? Или оттого, что воевать не за что? Раньше матросы были, космонавты, а теперь сплошь чудь всякая. А ведь как напишете, так они и в жизнь лезут, спасу нет. А может быть героем нашего времени офицер? Борец с терроризмом из какой-нибудь ФСБ? Или обычный российский офицер? Печорин там или как его? Или солдат, теперь дворян нет. Солдат после Чечении. Не в том смысле, что герой, а в том, что он для нашего времени, как рыба для ухи. Какой он на вкус, таково и оно будет, в том плане, время.
– И какой он на вкус? – с досадой спросил Балашов. Он не писал про чудь, он писал про «чистых», которые на стекло дышат и теплом, теплом дорожат, потому как за стеклом – стужа, а ведь прав водила, в самую больную точку ему всадил, под дых. Балашовского контингента уже в природе нет. Так что не успел родиться писателем, а уже устарел. Ошибся с бюджетом Витя Коровин. Потому что таланта нет? Права Галя? Может, и впрямь выкинуть ей назло коленце, написать про героя из ФСБ? Вот они с Фимой скривятся в презрении… Фи.
– А бог его ведает… Я там разных видел. Может, щука, может, сом. Только не осетр, это точно. Злой, вороватый да жилистый. И недоверчивый еще. Такого сейчас запусти в Европу или в Австралию вашу на дармовое – враз загнется. Не выдюжит. Сгорит, сопьется, сам себя изведет или других изводить начнет, кенгурей этих без нужды отстреливать, сберкассы ихние бомбить или на «поршах» на красный гнать, бюргеров калечить. Я бы сберкассы бомбил и на «порше» носился. За бюргерами. Мне кенгурей жальче.
– А здесь что, иначе ездят? Вот мы на красный летели только что за будь здоров…
– А «здесь» с «там» равнять не надо, здесь дело другое. Здесь если губами шлепать, ботву на зебре пропускать, так лучше пешком ходить или на вашу презентацию за сутки в путь отправляться. Вас бы, нынешних писателей, сперва всех в Чечению на месяцок, на перековку… А потом, я и говорю: какой солдатик оттуда придет, такие и мы становимся. На самом деле, все, кто от одного семени, все, кто одной кости, по низшему равняются, не по высшему. Все мы, русские, так. Диффузия называется. Она посильнее вашего подобия будет. С вас сотня, прибыли. Без пяти пять, как в аптеке. Да вообще я так скажу, Россия наша – это ж монумент проигравшему солдату. В том плане, исторически…
«Надо же, – подумал Балашов, выбираясь из машины. – Может быть, правда, отринуть сейчас все это интеллигентство, и плюнуть «им» в лицо не ФСБ, конечно, но какой-нибудь