Казачий алтарь. Книга 1. Владимир Бутенко
лихой рубака. – А то за агитацию…
– Гутаришь – спасала. А почему «ганс» сюда дошел? – возразил Аверьян, ложась на спину. – На бога надейся, а сам не плошай. Коли двинутся супротив нас танки под орудийную музыку, то…
– Стало быть, так на роду написано, – веско прервал его Зосим Лукич. – Перед богом дюже мы провинные… Как Христа распинали, так и Расею распять хочут. Через грехи наши… Вот что!
– А рази ж в Гражданскую думали мы про грехи? – возразил дядька Петро. – Восстали друг на друга… Коли за кадетскую власть – к стенке! Меня впоймают – в распыл за большевизм.
– То-то и оно! – ухмыльнулся Зосим Лукич. – Были единым казачеством, а раскололись! Ить ты вспомни… В двадцатые годы притесняли за то, что казачьего рода? Было дело! В коллективизацию? Обратно так! Шаровары носить запрещали… А зараз? Снялись мы отрядами из хуторов и станиц, поднялись за Расею. Силком нас не тянули. Потому как в кровях наших оборонить страну от ворога… Я, казаки, о другом дюже сокрушаюсь. Коли дрогнем мы тута, в первых лютых боях, то припомнят нам и нагайки, и царскую службу, и черт-те что… Никак низя немцу поддаться! И приказ Сталина правильный… Некуда отступать!
От реки, погромыхивая котелками, подошел Шурка Матвеев, сел рядом с дедом. Петр Савельевич пододвинул к нему скатку шинели, заботливо сказал:
– Приляг, Шура. Ночка длинная.
– Еще чего! Около воды слышно, как по кукурузе что-то трещит.
– Это завсегда так перед боем, – поучающе бросил Манацков. – Я с финнами полгода провоевал, пока не списали по ранению. Лежишь в лесу, в сугробе, и чудится, что снайпер ветками шебуршит. Глянешь – ветер ели качает. А все одно поджилки трясутся.
Аверьян поднялся на ноги, прислушался. Его рослая фигура закрыла наполовину темнеющий вдали холм. Голова достала до звездного неба.
– Под такой оркестр задрожишь, – проговорил он неспешно. – На басах жарят, орудия… А это – россыпью, пулеметы. И минометы! Квакают по-лягушачьи… Должно, бой верстах в пяти?
Встал и Яков, оббил с ладоней прилипшие травинки. Тоже прислушался. Действительно, с поля доносился непонятный шум.
– Расходимся по окопам, – поторопил Яков. – Приготовиться к бою…
Разом охватило его гнетущее напряжение, уже испытанное прежде в боях. Позади пространство казалось спасительно-родным, а то, что таилось перед глазами, – отчужденным, враждебным, хотя и за рекой была казачья степь. «Верно в приказе сказано: прятались за спины друг друга, драпали, вот и докатились до Кубани! Куда отступать? – тоскливо размышлял Яков. – Сто пятьдесят верст на восток – и мой Ключевской! Спасать свою шкуру, а Федюньку, родителей и Лиду отдать на поругание? Нет, без них мне тоже не жизнь!»
Карабин был заряжен еще со вчерашнего вечера, когда полк начал передвижение. Яков положил его на бруствер, из вещмешка перегрузил в подсумок все три обоймы. Вставил в гранату запал, примостив ее ручкой вверх на пласт земли. И прилег возле окопа на траву…
Хлебнувший пехотинского