Темные проемы. Тайные дела. Роберт Эйкман
от него – к ним? К этим лучшим людям всех эпох, классов, возрастов и темпераментов; к самым дорогим и добрым людям, каких он только знал, если бы только мог их знать…
И вот теперь красивая женщина в вечернем платье (платье эдвардианской эпохи, подумал Пендлбери, c декольте и множеством складок) пела, а все остальные – притихли, слушая ее. Она пела собравшимся в зале салонную балладу о доме, любви и Рае – в иной обстановке это показалось бы абсурдным, но здесь воспринималось как нечто милое, искреннее и трогательное, отчасти благодаря ее ровному меццо-сопрано и мягкому, задушевному тону.
Пендлбери мог видеть в свете камина только ее бледное лицо и грудь, и темный ореол волос, плотно облегающий голову над бровями; блеск и свечение духа, заключенного в драгоценный камень на ее шее – и уверенно вскинутый подбородок. Звук ее голоса проходился по его сердцу острейшим лезвием, пробуждая невыносимую, беспричинную горечь утраты неизвестного. Казалось, с этой женщиной он уже встречался раньше – всего один раз, и разлука погасила весь свет его жизни, – и Эдвард прямо сейчас горевал оттого, что, проснувшись, забудет и могучие чувства, овладевшие им, и сам факт того, что он вспомнил ее и узнал. Он осознавал, что скоро ничего этого не останется; остается только лелеять пожалованные ему скупые мгновения… Греза уносилась от него, как поток воды сквозь открытый шлюз. Ему хотелось поговорить с людьми в зале ожидания или даже попросить у них помощи – пусть отвадят хватку жизни, разжавшуюся ненадолго. Нет, уже ничего не попишешь – сон отступал, все больше обнажая истинные тень и свет, материю и энергию. Голос вернулся к Пендлбери – но он знал, что больше говорить в зале не с кем.
Или?..
В дверях зала ожидания стоял мужчина с фонарем.
– Все в порядке, сэр? – Вежливый тон подсказывал, что это был не тот носильщик, что дежурил минувшей ночью.
Пендлбери кивнул. Затем он повернулся лицом к стене, подальше от холодного света фонаря.
– Все в порядке, сэр? – снова спросил мужчина. Похоже, он был искренне обеспокоен.
– Спасибо, со мной все нормально, – подал голос Пендлбери, снова живой, снова – в мутном, негостеприимном русле действительности. Он все еще чувствовал себя отчасти бестелесным, скованным, занемевшим и холодным.
– Я пришел вас проведать, потому что слышал, как вы кричали во сне. Ох и страшно же слышать такие вопли в ранний час! – дружелюбно попрекнул его мужчина.
– Прошу извинить, если напугал. Который час?
– Скоро шесть. Не оправдывайтесь. Хорошо, что все хорошо.
– Я… я немного замерз.
– Я заварил вам чай в конторе. Утром я нашел на столе записку парня с предыдущей смены. Не стоило ему оставлять вас тут!
Пендлбери встал и озябшими руками принялся оправлять пальто.
– А что ему еще оставалось. Я проехал свою станцию. Деваться-то было некуда…
– Не стоило ему оставлять вас тут, сэр, – повторил носильщик.
– Если