Это было в Ленинграде. Александр Борисович Чаковский
к расстрелу шесть человек за ограбление продуктовых магазинов, что композитор Асафьев работает над музыкальным оформлением спектакля «Война и мир», что исполком Ленсовета рассмотрел план первоочередных восстановительных работ в городском хозяйстве и объявил выговоры за срыв снабжения населения кипятком и что все детские сады и ясли переведены на круглосуточное обслуживание детей…
Я прочел все это и, только оторвавшись от газеты, вспомнил, что нахожусь в городе, окруженном плотным кольцом блокады, и мне показалось, что я стою перед чем-то огромным, очень сложным и очень простым и кристально чистым и что всех книг и всего виденного мною недостаточно, чтобы до конца понять это.
Потом я перечитал все, что записал в эти дни, и, дойдя до последней даты, вспомнил, что прошла неделя.
И мне так захотелось увидеть Лиду, поцеловать ее и посидеть с ней несколько минут молча, как сидят уставшие от долгих скитаний, а потом говорить с ней, говорить без конца.
Может быть, потому, что она была самым близким и самым понятным мне человеком, я верил, что она расскажет мне то, чего я не знал, и покажет то, чего без нее я не мог бы увидеть.
И она уже казалась мне неотделимой от города.
Мне хотелось поскорее увидеть Ирину Вахрушеву. Я не любил ее раньше, потому что не любил людей, которые слишком много и слишком громко смеются. Мне была не понятна любовь Лиды к этой девушке. Я старался возможно реже встречаться с Ириной. Мне было известно, что она вышла замуж и ждет ребенка, но мужа ее я никогда не видел. Сейчас я знал, что Ирина единственная, кто может помочь мне отыскать Лиду, и все же где-то в глубине души мне была неприятна встреча с ней – такие люди, как Ирина, редко меняются. Я боялся снова услышать ее резкий смех и жаргонные словечки. Я думал обо всем этом, идя к Вороновой.
Я пришел к Вороновой под вечер. Двери открыла мне сама Ирина Вахрушева, но было темно, и я не разглядел ее.
– Давайте руку, Саша, здесь темно, – сказала она. У нее был хриплый, простуженный голос.
Она провела меня по коридору и открыла дверь в комнату.
Теперь мы стояли друг против друга. На ней была ватная стеганая куртка, валенки и шапка-ушанка.
– Здравствуйте, Саша! – Ирина протянула мне руку.
Она смотрела на меня в упор, не произнося ни слова. Я видел только ее глаза. У нее всегда были большие глаза, сейчас же они стали какими-то неестественно огромными, занимая почти половину ее маленького лица.
Она смотрела на меня не мигая, не произнося ни слова. Большой портрет Лиды висел над нами.
– Здравствуйте, Ирина, вот мы и встретились,
– Да, – коротко сказала Ирина своим хриплым голосом. – Но где сейчас Лида, я не знаю.
Я почувствовал комок в горле.
– Сядьте, – продолжала Ирина, опускаясь на диван. – Мы работали вместе на заводе, она кончила курсы сестер. Потом она уехала в армию… Писем не пишет. Вот и все, что я о ней знаю.
Она говорила спокойно и, мне показалось, жестко.
– Скажите, Ирина, – спросил