Соловецкие бойцы. Дарья Плещеева
в корзины. В одной, кроме утятины, лежали завернутые в газетный лист бабьи коты. Они явно предназначались Катюше.
Родионов пришел поздно вечером. Славников и Гриша оставили для него миску жирной утятины.
– Ух, устал… – берясь за утиную ножку немытыми руками, сказал Родионов.
Василий молча глядел, как он ест. Наконец Родионов оторвался от опустевшей миски, сгреб в нее косточки и поднял голову.
Затем он развел руками.
Савелию это было непонятно – и его раздражало, что Василий и Родионов безмолвно о чем-то договорились.
– Стало быть, с нами? – тихо спросил Василий.
– Стало быть, с вами.
В словах и в голосе было какое-то мрачное упрямство.
Это было и вовсе удивительно. Василий, стало быть, дотащил Родионова аж до Архангельска, не зная, поплывет ли тот на Соловки? Да ведь Родионов так уверенно говорил, что плывет замаливать грехи! Что же это делается?
Долго ждать не пришлось – через два дня на Соловецкое подворье прибыл человек, сказал, чтобы собирались. Пришло шесть кочей, поморы привезли на продажу свой товар – рыбий зуб, шкуры заячьи, оленьи и песцовые, кожи нерпичьи и моржовые, сало оленье и медвежье, рыбу соленую – палтусину, семгу, сельдь, но главным образом – треску, которая, что соленая, что сушеная, считалась у северян самой здоровой пищей. Их уже поджидали перекупщики, предлагавшие поморам нужный им товар. Отдохнув сутки или двое, мореплаватели были готовы в обратный путь и могли взять с собой паломников, трудников и грузы для обители.
– Слава те, Господи! – сказал Василий. – Хорошо, что с поморами пойдем. Они мореходы опытные. Сейчас обитель это дело под себя подгребает, разрешение такое из столицы получено, чтобы на своих судах паломников и трудников возить, дело выгодное, за навигацию чуть не тысяча человек на Соловки плывет. А у меня более веры моим поморам. Пароход тоже ходит, но где он сейчас – неведомо. Думаю, на островах в тихой гавани будет стоять до навигации. Так что сегодня же отслужим в домовой церкви молебен, я сговорюсь с батюшкой. Иван Петрович, расстарайся – сбегай, уговорись с извозчиками. А лучше найми три или даже четыре телеги.
– Будет исполнено, – деловито отвечал Родионов.
Рано утром Василий Игнатьевич вышел за ворота подворья, где уже ждали четыре телеги, и повел возчиков, крепких мужиков, за мешками и ящиками.
Трудники наскоро позавтракали, напились чаю, оделись потеплее и спустились во двор. Иноки, зная, что будет обычный утренний дождь, снабдили их рогожами – чтобы, сидя на телегах, укрываться.
Вместе с трудниками на Соловки отправились три инока, которые летом и даже осенью бродили, собирая деньги на обитель, доходили даже до Ярославля, а зимовать собирались в скиту на Анзерском острове. Они везли с собой две большие кожаные кисы с деньгами – в Архангельске поменяли пожертвованную медную мелочь на серебро и даже на золотишко. А зимовать собирались на Анзоре, в скиту.
– В скитах тепло, – объяснил один Савелию. –