Хлеб стыда. Александр Прилипкин

      Здесь беззащитность откровений

      парит над безднами сомнений.

      В недостижимость высоты

      влит искушеньем яд мечты.

      Падение очистит болью —

      я в выборе как ты не волен.

      Лишь невозможностью сближенья

      все зеркала ждут отраженья.

      В необходимости идти

      берут начала все пути.

      Но не случится встреча дважды.

      Когда глаза отводит каждый —

      из зазеркалья откровеньем

      прольется горечь сожаленья.

      С недостижимой высоты

      сорвется вниз фиал мечты.

      Хрусталь вопьется в стопы болью —

      я в выборе пути не волен.

      Безликим дням потерян счет —

      Неумолимость гонит их,

      дробя мгновенья повтореньем;

      пролившись время истечет,

      песчинкой ляжет каждый миг,

      на каждой – соль долготерпенья.

      Барханы лет подхватят челн,

      и молит всяк, чтоб он достиг

      предела в предопределеньи…

      …А Некто маятник качнет,

      и промелькнет прозренья блик

      с последней каплей сожаленья:

      на «нечет» ставил, выпал «чет»…

      Кого напоит слез родник

      в оазисе среди забвенья?

      Душе, поверхностно скользящей

      по вящим камням бытия,

      не захлебнуться в жажде счастья,

      когда надвинется ненастье

      и разлучатся сны и явь.

      Ей не искать ногой гудящей

      дороги, уходящей вспять,

      когда свод рухнет в одночасье,

      алтарь развалится на части,

      вновь поведут Христа распять.

      Не вывернуть ей рот кричащий —

      ведь, спящей, ей неведом плач.

      Взовьется ль что над оболочкой,

      лишь только мир сомкнется в точку,

      десницу занесет палач?..

      Идущему с надеждою к истокам

      «однажды» встретится: – взойдет заря, —

      колени преклонив огню с востока,

      он, озаренный, скажет: – Нет, не зря!..

      И птицею под сводом в храме этом

      взлетит над куполами благовест —

      в надежды день, распахнутый рассветом, —

      в любви лазурь, где Осиянный Крест!..

      Там ниц паду, и слезы очищенья

      омоют жизни красного коня,

      но, лишь открою взор предвосхищенью,

      взмолюсь: – Прости распявших и… меня!

      – Кто зачеркнул Крест на-крест?..

      – Нет… не верю!..

      – Кто вывернул здесь камни бытия,

      их сгрудив в гору, как Голгофу Вере

      пред Храмом этим?..

      – Боже, кто же я?..

      …

      …

      Слепцам, след в след бредущим из далека,

      и в ясный день темно… темно пока…

      Как жаждут… жаждут шедшие к истокам

      отчаянье испить из родника!..

      Кем, мытарь, безприютный странник,

      разграблен Город Золотой?

      Кресты распятий чередой

      вдоль всех дорог: – Беги, изгнанник,

      к Любви – Великому Напрасно…

      В упавший плод уткнется след,

      и червь греха меж «да» и «нет»

      найдет ответ – простой и ясный…

      Готов ли ты совлечь одежды,

      являя наготу надежды

      пред мытарем в конце пути?

      Нетленную здесь жалят осы —

      сомнений яд и рой вопросов, —

      что им последнее «прости»…

      Не откупиться златом… царством —

      как должное, прими мытарства, —

      ход не изменится судьбы…

      И лишь одна любовь готова

      Пред мытарем замолвить слово —

      рабы оставленной мольбы…

      Сиянье