Палящее солнце. Елена Николаевна Кириченко
ость и горы не пролистанных бумаг хочу запереть там и никогда уже к ним не вернуться. Все так убого и скудно. Колоссальных объемов работа, как прокручивающееся на месте буксующее колесо – тяжело и грустно. Усталость и разочарование. И только брызжущий из горизонта свет каплями апельсинового сока. Попадает на уста – сладко, в глаза – больно. Вечер.
Пора легенд и сказочных былин. В широких полях, покрытых буйной зеленью, бьются в кровь мужественные рыцари, ослепляя друг друга отвагой и бликами солнца, скользящего по их доспехам. А мои ноги ватные и безжизненные, и тряпичное сердце едва сносит глухие удары крови в рыхлую аорту, и даже больно, и чувствуется вся несостоятельность сосудистой системы. И только выброшенный в процессе трудового дня в кровь адреналин, да еще призраки мифической воли заставляют вены пульсировать громко. И в голове еще кипит бурная деятельность, но я уже точно знаю, что сил не осталось, и сегодня я не смогу выполнить уже ничего. А то, что с такой заботой будет отложено на завтра, канет в вечность…
Если мысль родилась, и ты можешь ее выполнить, действуй. Действуй сейчас. Не то опоздаешь. Но, почему-то, всегда кажется радостнее, и так томительно пленит нас грезами завтрашний день. И обещает быть лучше, и обещает быть краше, и обещает быть щедрее. Легче, плодотворнее, теплее. И мы нежимся в закатных лучах этих неверных обещаний, забывая, что каждое завтра непременно станет сегодня, а каждое сегодня безысходно превратиться во вчера, и уже не с кого будет спрашивать об утерянном времени, о не оплаченных надеждах.
Такая тяжесть, такое солнце, такой вечер, что хочется только стакан вермута и умереть. Умереть, потому что нет сил жить, потому что, если сейчас понадобится бороться, у меня не будет к этому никакой возможности. Я выпита до дна, опустошена, обглодана, обнулена до такой степени, что ядовитые пары равнодушия уже осваивают капилляры моего тела и планируют свое дальнейшее господство.
Ключ повернулся дважды, и щелкнула дверь, и солнечный луч изменил угол наклона. А мне снова представились доблестные рыцари. За что они бились и крушили друг друга? Задавали ли они себе этот вопрос? Были ли так сильны, как им того хотелось? Что было на душе каждого из них? О чем они думали? Чем томились их сердца? В кровавой воронке бурлящих событий, когда все вместе и каждый сам по себе. Как не защищено и уязвимо сердце того, кто рубит с плеча. Расслабленна психика и расстроены нервы. Да, в этом бою можно нестись над землей и ликовать, торжествуя, и звать победу. И пить из неиссякаемого источника, вбирая в себя чужие силы. Но если борьба подкралась нежданно и сердце твое еще не готово, как быть? И глядя в закат, ты роняешь в траву оружие, скользящими пальцами силишься, но его не поднять. И силы твои на исходе, и битва еще в предначальи, и что-то сосет твою душу, как быть?..
Спускаюсь по лестнице. Гулко. Тоскливо.
Кругом безупречность назойливых светских манер.
И в этой неправде душа моя тлеет как свечка.
И кто-то зовет меня биться один на один.
О, как мне снести этот натиск невидимо-вражий,
Под сердцем сжимая все ближе свои костыли,
Я только калека, я тоже гниюще-пропавший,
И как мне подняться под натиском властной руки….
И сердце томится – устало бороться с пороком.
Тоску свою склонит над пыльным и грязным столом,
Рукой подопрет и будет как с искренним другом
До слез надираться с извечно заклятым врагом.
Я только калека, остаток бессмысленной жизни.
Хочу воссоздаться на этой безумной земле.
Но солнце кромсает мои истонченные нити,
Мне больно рождаться и больно изгнить в тишине.
Я вижу не правду, я каждую лишнюю ноту
Всем телом ловлю и иду сгоряча в диссонанс.
Но в схватку вступиться мне что-то мешает,
И сдавленной глоткой обиду глотаю
И мимо иду каждый раз…
Вам когда-нибудь приходилось вестись на провокации?…))( Когда в абсолютном расположение духа задорно и весело, ты отвечаешь на ничего незначащие вопросы. А выспрашивающий и испытывающий твою душу между тем делает выводы о том, какое же ты все-таки …. И что хуже того, структурируя нелепую схему из твоих ответов, доказывает и убеждает в этом…)) тебя же.
Я видела и знала, возмущалась в мыслях и осуждала сердцем, но совесть моя молчала, и я бездействовала. Бездействие породило безнаказанность, безнаказанность породила преступление.
Медленно касаясь ногами ступеней, как будто в вязком и тяжелом растворе, сквозь призму чего-то тягучего смотрю на этих опротивевших людишек. Начальники и чиновники, рулевые, использующие штурвал как поручень и капитаны без компаса. Я знаю их имена, знаю названия проектов, над которыми они работают, и даже некоторые подробности из личной жизни. Я спускаюсь, а они ни то приветственно, ни то прощаясь, кивают мне и, улыбаясь, творят гнусности. Те гнусности, которые для них привычны, каждодневны и естественны. Холодеющим сердцем чувствую омерзение от собственного существа, оскверненного и зараженного