Джордж Гершвин. «Порги и Бесс». Маленькие рассказы о большом успехе. Николай Яковлевич Надеждин
что происходит на экране.
Возможно, именно эти самостоятельные уроки игры повлияли на становление Гершвина как музыканта, поскольку с первых упражнений Джордж был вынужден заниматься импровизацией. Поначалу он просто бегал пальцами по клавишам, извлекая самые неожиданные звуки, раздражая домашних. Но прошла неделя, другая. И в этой спонтанной какофонии вдруг стала угадываться мелодия. А потом эта мелодия оформилась, окрепла, обрела устойчивую форму.
– Что ты играешь, сынок? – спросил однажды отец.
– Регтайм, – ответил Джордж.
– Это я слышу и сам, – махнул рукой Морис Гершвин. – Я спрашиваю, какой именно…
И осёкся. Он вдруг понял, что сын – играет. Не извлекает из инструмента набор бессмысленных звуков, а создаёт мелодию, возможно, сам не понимая, как.
Это и стало тем переломным моментом, когда Яша обрел настоящего учителя. Точнее, учителей. Одним из них стал постоянный клиент ресторана отца и его приятель Джек Миллер, профессиональный пианист, работавший в Бетховенском симфоническом оркестре Нью-Йорка. Миллер появлялся в доме Гершвинов раз в неделю, да и то не всегда. Он с удовольствием занимался с мальчиком, но рассчитывал на большие деньги, чем мог заплатить Морис.
Иногда Миллера сменяли преподаватели из музыкального колледжа и студенты консерватории, подрабатывающие частными уроками. Все признавали безусловный талант Джорджа. Они обучили мальчика не только технике игры, но научили читать ноты и даже играть с листа. Яша схватывал всё на лету.
12. Уроки музыки
Уроки с профессиональными и полупрофессиональными преподавателями были, скорее эпизодами в жизни будущего музыканта. Большую часть времени Джордж занимался сам. С обеда, как только он возвращался из школы, юный Гершвин садился за пианино и играл до тех пор, пока в доме не собирались все домашние и не требовали, чтобы Яша «таки заткнулся». На следующий день всё повторялось. А когда появлялся Миллер, то он воспринимал как данность то, что за неделю мальчишка разучивал сложнейшую пьесу или осваивал трудные пассажи. Миллеру казалось, что так и должно быть, что других учеников на свете и не существует. Но Джордж был уникален. Он обладал фантастической памятью и потрясающей интуицией.
Почти бессистемные занятия длились два года. Затем Миллер понял, что большего мальчику дать не в состоянии. И что занятия со студентами, которые ещё и сами мало что умеют, приносят Джорджу больше вреда, чем пользы. И он с разрешения Мориса Гершвина отвёл Джорджа к настоящему большому пианисту – Чарльзу Хамбитцеру.
Хамбитцер послушал игру юного Гершвина, нахмурился. Потом сказал:
– Это, конечно, ужасно. Но не безнадёжно. Я буду с вами заниматься, молодой человек…
И шесть лет – с 1912 по 1918 год Чарльз Хамбитцер обучал Джорджа Гершвина исполнительскому мастерству. Обучал бы и дальше, но конец этим занятиям положила смерть выдающегося пианиста.
13. Школа
Это был очень непростой разговор.