Роман Райского. Константин Мальцев
обустройство его в типографии и в постели Агриппины Павловны. – Да, это, определенно, судьба! Как только я сказал, пусть и не всерьез, что я – Райский из „Обрыва“, так тут же и место приискалось, и с Агриппиной Павловной все так славно сладилось. Это не может быть спроста».
Выстроив такую связь, Райский пошел в своих мыслях дальше. «Это не только судьба, это еще и знак! – решил он. – Мне дан намек, чтобы я продолжал быть – да не в шутку и не на словах – тем, гончаровским Райским».
Он еще раз перелистал «Обрыв», благо у Агриппины Павловны оставались книжки журнала, забытые предыдущим постояльцем. «Любопытно, – мимоходом подумал Райский, – как это он мог их забыть? Съезжал второпях, что ли?» Точек соприкосновения, кроме фамилии, с героем Гончарова Райский, как и прежде, не обнаруживал. Как ни крутил, а ничего не совпадало, начиная с возраста – Райский из «Обрыва» был старше – и имущественного положения – Райский был куда богаче – и заканчивая взаимоотношениями со слабым полом; в последнем пункте, правда, рассуждения обрели иной, в сравнении с городом Н., оборот: «Вряд ли бы тот Райский мог удовольствоваться пошлой связью с такой простой женщиной, как Агриппина Павловна; я же довольствуюсь и премного доволен».
Пришлось ему, скрепя сердце, вернуться к отвергнутой прежде мысли об общей с книжным персонажем любви к слову: они оба были не чужды сочинительства. «Только если я изливаю свои соображения и чувства в стихотворной форме, то он озадачился целью написать роман. И – так и не написал, между прочим».
Вспомнилась беседа с Коваленским; как же давно это было! – московские впечатления как будто отдалили во времени то, что происходило раньше, но память хранила все, что нужно.
Пошутив, по своему обыкновению, по поводу тождества фамилий, Коваленский серьезно заметил:
– А вы обратили внимание на боязнь гончаровского героя, о которой сам Гончаров прямо не упомянул, предоставив эту возможность читателю?
Райский задумался, но не нашел, что имел в виду Коваленский.
– Право, я теряюсь в догадках, – признался он.
– Эх вы, а еще однофамилец, – улыбаясь, укорил Коваленский. – Я говорю о его боязни что-либо завершить.
– Не понимаю, – пожал плечами Райский.
– Да как же, – уже не улыбаясь, но воодушевляясь, воскликнул Коваленский. – Вспомните хотя бы его отношения с Верой, сколько он ходил вокруг да около.
– Почему же вокруг да около? – возразил Райский. – Он добивался от нее ясности.
– Ну да, а добившись, продолжал ее донимать. И все не уезжал! А его мучения с романом? Вот он написал по молодости повесть или очерк, уж не помню и не разбираюсь в жанрах, – «Наташа» вроде называется. Завершенная, кажется, вещь, но нет же! Он испугался этой завершенности – и решил включить ее в роман. Все эти многочисленные очерки и наброски, что он делал по ходу действия! Он их тоже делал для романа. Но, в конце концов, оставил свой роман, придумав только заглавие