След ласки. Евгения Корешкова
пошли через школьный двор и заметенную снегом спортплощадку. Ольга приотстала. Костя забежал в библиотеку менять книгу. Чтец еще тот, но сочинение задали, не отвертишься. щБрат обещал быстро, но что-то задерживался. Ольга рассердилась, плюнула и побежала догонять Межидовых, боясь, что далеко уйдут. Беспокоилась зря. Не успели.
Возле угла школы перед соседями, не пропуская, стояла та самая компания из параллельного класса. Аминат испуганно жалась к стене, держа обе сумки. Кажется, драться первым полез все-таки Ибрагим. Первым ударил того самого парнишку. И еще бы, кто стерпит, если ему в лицо вылепят: ты не мужчина. Тут уже для чеченца не имеет значения, сколько народу против тебя стоит.
Честная драка один на один, видимо, и не предполагалась. Набросились на него кучей. Аминат замерла, испуганно сжавшись и тоненько завизжала, закрывая лицо руками. Ольга, отшвырнув портфель и сдирая варежки, бросилась в общую свалку. Вцеплялась в волосы, оттаскивала, яростно орудовала кулаками, коленом, носком сапожка. Подоспел Костя. Получалось трое против шестерых. Один из противников уже вывалился из драки с разбитым носом. Махались яростно, не по детски. Кто-то посторонний заметил, доложил. Подбежавшие учителя с трудом растащили дерущихся.
Это было ЧП общешкольного масштаба.
Их расставили в кабинете директора, разведя по разные стороны стола, потому что они даже тут пытались сцепиться. Ольга, бережно ощупывая языком, слизывала кровь со стремительно пухнущих губ и солоноватый тающий снег из кулака, прижатого к лицу. Ибрагим угрюмо смотрел одним глазом, второй прикрывался намечающимся шикарным синяком. На скуле – ссадина. Костя, насупившись, потихонечку растирал правый кулак. Во враждующем лагере тоже были и синяки, и ссадины и разбитые носы. У одного, от глаз до подбородка по щекам четкие кровавые полосы – Ольга ногтями провезла. Вставал вопрос: вызывать милицию или нет. Для начала ограничились родителями.
Первый раз в этой школе били чеченца за национальность. Просто за то, что он чеченец, безо всяких иных личных причин. Это уже было всерьез. Зачинщик всей этой свары – тот самый приезжий парнишка, чуть не плакал. Его трясло от бессильной ярости, близкой к истерике:
– Да вы же ничего не знаете! Вы бы посмотрели как эти чичи, там, в Грозном к русским относятся. Меня сколько раз били. Сестру изнасиловали. Вы же ничего здесь не знаете! Мы уехали, квартиру бросили. Там даже продать ее возможности не было. Я все равно его прибью. И эту шлюху его. Она, дура, не понимает, с кем связалась, за кого заступаться надумала.
Ибрагим вновь дернулся в драку. Еле остановили.
Потом во всех классах не раз, явно и исподволь, велись беседы о недопустимости преследования человека по национальной принадлежности, приводились многочисленные примеры времен Великой Отечественной фашистского геноцида по отношению к евреям и цыганам.
Шел февраль 1994 года.
***
Сразу же после окончания школы, в первых числах июля девяносто четвертого года