Александр Невский. Борис Васильев
павших, но и о милосердии, о котором забыли на этом поле. А потом сел в седло и отъехал прочь, поняв, что спасшихся надо искать подальше от этого опоенного кровью поля.
К концу третьего дня поисков он собрал два десятка дружинников, половина из которых была ранена. Дружинники оказались незнакомыми, служили князю Юрию, но золотая княжеская цепь на груди Яруна сразу убедила их в его праве отдавать приказы, и он повел их к усадьбе на крупной рыси. Добравшись до нее, велел всадникам спешиться, взбежал на крыльцо и распахнул дверь.
И остолбенел, увидев вдруг постаревшего, потерянного хозяина, жалко притулившегося пред иконой:
– Где князь Ярослав?
– Уехал, – не поднимая головы, тихо сказал хозяин. – За ним его дружинники прискакали.
– Ну и слава Богу, – Ярун перекрестился. – А ты почему будто из седла выбитый? Где Милаша?
– Увез он ее, – еле слышно ответил старик. – Мать с той поры в беспамятстве…
– Куда увез? – крикнул Ярун. – Куда умчал, спрашиваю?
– Будто в Переяславль…
Старик бормотал что-то еще, но Ярун уже выбежал на крыльцо:
– По коням!..
В княжеском дворце Переяславля пировали, когда распахнулась дверь и вошел Ярун. Все примолкли, а сидевший рядом с князем Стригунок посерел вдруг и протянул растерянно:
– Никак, с того света…
– Где Милаша, князь Ярослав? – тихо спросил Ярун. – Верни ее мне, и ни о чем боле не спрошу.
– Кто такая? – не без смущения забормотал Яро-слав. – Ведать не…
– Милаша. Моя Милаша. – Ярун шагнул к столу, в упор глядя на Ярослава. – Так ты отплатил за спасение свое?
– Что с воза упало… – начал было Стригунок.
– А ты… – Палец Яруна уперся в него. – Ты молчи. Ты один знал, что я без кольчуги тогда выехал, ты… Ты страшной смертью умрешь.
– Молчать, смерд! – закричал наконец-то пришедший в себя князь. – Вон, пока жив. Видеть тебя не желаю!
– И я тебя, князь Ярослав, – тихо сказал Ярун. – Как вольный витязь объявляю тебе, что отъезжаю от тебя навсегда.
Рванул с шеи княжескую золотую цепь, швырнул ее на стол перед Ярославом и вышел.
Глава вторая
Субедей-багатур – приземистый, широкий и тяжелый, как веками обкатанный камень, – никогда не улыбался и никогда не повторял своих приказаний. Узкие глаза его умели смотреть не моргая, потому что этому его научила сама смерть, в лицо которой он глядел несчетное число раз. Голос его был глуховат и неразборчив, но никто никогда не осмеливался переспрашивать, что он сказал. Все знали, что он был великим воином, но великих воинов среди монголов хватало, а Субедей-багатур был один. Он читал битву, сидя в седле позади своих войск, но читал без ошибок, всегда вовремя отмечая ошибки врага. Его не любили все, даже сам великий Чингисхан: его чтили. И если остальные полководцы Чингиса были клинками, разящими врага, то Субедей-багатур был рукой, владеющей этими клинками.
Перед