Потрясающая мерзость. Влад Райбер
и не разговаривал. А что я мог сделать? Насильно к психиатру отправляют только буйных, а батя нападал только на еду. И никому, кроме меня, это не мешало.
Отец продолжил обжираться. Он стал таким тяжелым, что еле передвигался. От его шагов скрипел старый паркет. Тело родителя из округлого стало волнистым и дряблым. Жировые складки свисали из-под плохо пахнущей засаленной футболки. Мне пришлось обойти несколько магазинов больших размеров, но даже там шутили, что проще прорезать три дырки в парашюте. В итоге одежду пришлось сшить на заказ в местном ателье.
В конечном счете отец совсем перестал выходить из дома и начал заказывать еду прямо в квартиру.
Я боялся представить, что будет, когда однажды он не сможет передвигаться… Мне придется за ним ухаживать и мыть эту гору складок? Ужасно!
По ночам было невозможно заснуть. Казалось, стены сотрясаются от его храпа.
А про лечение отец и слушать не хотел. Говорил:
– Я тебе что? Псих, что ли? Зачем мне клиника?
Я и сам не заметил, как начал ненавидеть его за то, что он делает с собой. И заодно отравляет и мою жизнь тоже… Это был уже не мой отец, а какое-то безумное прожорливое чудовище.
Настал день, когда папа позвал меня на помощь. Он не мог сам подняться с дивана.
Я вошел к нему. В его комнате повсюду валялся мусор: пустые пакеты, картонные коробки из-под бургеров и картошки, бутылки из-под газировки.
А батя развалился на диване и не мог сделать достаточное усилие, чтобы оттолкнуться и встать. Он так заплыл жиром, что уже и не был похож на человека. В узких щелках едва можно было заметить его глаза.
Я подошел ближе и увидел, что на боках отца появились какие-то твердые конусовидные отростки. Они симметрично выделялись под футболкой: четыре на левом боку и четыре на правом.
– Папа, тебе точно надо в больницу, – сказал я, подав ему руку. – У тебя появились какие-то опухоли.
– Я сам как одна большая опухоль! – ответил отец, кое-как поднявшись на ноги.
Странно, что они почти не увеличились в размерах. Как и его руки. Жир откладывался в лице, шее и туловище, а конечности, можно сказать, остались прежними.
С ним творилось что-то страшное, а он шутки шутил!
Меня это возмутило, и я сказал:
– Это не смешно!
Отец покачивался, держа меня за руку, ноги слегка сгибались под тяжестью туловища. Он хлопал грустными глазами.
– Сынок, ты убьешь меня? – спросил он тихо и серьезно.
– Убью? – переспросил я. – Что за чушь? Зачем мне тебя убивать?
– Потому что я тебя раздражаю! – слезливо проговорил батя. – Просто живу рядом и раздражаю, как назойливая муха.
Мне не понравилось, что старик подозревает меня во зле:
– Ты не муха, ты мой родной человек. А я не убийца. Ты, конечно, еще та заноза, но что тут поделаешь…
– Благодарю, сынок, – ответил отец и потащился в туалет, опираясь руками о стены.
Острые бугры на его боках покачивались под футболкой. С ним происходило что-то нетипичное. Никогда не видел ничего похожего.
С каждым