Заплатить за все. Мария Зайцева
назвать поцелуем… Весь мой опыт говорит о том, что то, что происходит – как раз воплощение грязных планов этого урода в жизнь! Первый этап, так сказать.
Потому что это не поцелуй, это полноценный секс! Принуждение!
Ощущаю, как от недостатка кислорода в голове мутнеет, и на смену злобе и беспомощности приходит боевая ярость. От испуга, конечно же. Потому что, если в обморок тут свалюсь, то это животное явно не тормознет… И Яська, моя Яська!
В итоге, не придумав ничего лучше, просто со всей дури кусаю зверюгу за губу. Во рту сразу становится солоно, Горелый матерится и прекращает насиловать мой рот своим языком. Правда, не выпускает. Просто чуть-чуть отстраняется, смотрит в мое запрокинутое лицо, и глаза у него реально страшные: черные-черные, без проблеска разума. Одна похоть звериная.
Я по-животному скалюсь, шиплю злобно:
– Я тебе, сука, язык отгрызу, если еще раз попробуешь!
– Тварь кусачая, – он неожиданно усмехается, легко перехватывает меня одной рукой, все так же обездвиживая, а пальцами второй вытирает губы, смотрит на кровь, переводит взгляд на меня, – прощения просить будешь, сука. На коленях.
– В твоих фантазиях, – сквозь зубы выдаю я, дергаюсь еще, безуспешно, конечно же, и добавляю с вызовом, – отпускай! Или в рожу тебе твоей же кровищей плюну.
– Рискни, сука, – хрипит он и… Отпускает!
Это настолько неожиданно, что я не удерживаюсь на ногах, отшатываюсь и сажусь задницей на стол беседки. От этого движения яблоки, рассыпанные там, трогаются с места и падают на пол с негромким стуком.
Горелый переводит взгляд с меня на яблокопад за спиной, ноздри крупного носа подрагивают.
– Пошел отсюда! – шиплю я, вытирая рот и с омерзением сплевывая чужую кровь, – надеюсь, ты не заразный?
– Это мне у тебя спрашивать надо, – скалится он, – проверю обязательно. Перед тем, как трахать.
– Пошел! Или в полицию позвоню! Думаешь, не смогу тебя опять засадить?
– Не переоценивай себя, Карина Михайловна, – отвечает он тихо, – это раньше у тебя был ебарь в погонах, а теперь ты никто, училка стремная. Мать-одиночка. Никому нахуй не нужна.
– Проверим?
Самое жуткое, что он прав полностью, но я блефую. А что еще остается?
– Проверяй, прокурорша… Хотя, какая ты, к хуям, прокурорша? Училка сельская. Кстати, как тебя взяли вообще? Бывших проституток не берут же, вроде?
– Горелый, уходи, а? – я неожиданно выдыхаюсь. Ругаться с ним, оскорбляться на его высказывания… Да похрен мне. В свое время столько наслушалась от подследственных, что вообще не трогает. А вот желание убрать его отсюда подальше становится нестерпимым. – Тебе тут не светит. Я в любом случае заявление напишу, пусть разбираются. У тебя есть повод, мотив…
– Давай, я поржу, – кивает Горелый, – а, заодно, подкину в этот ваш… Как его там? Департамент? Министерство? Кто там вас, училок, надзирает, чтоб в купальниках не фоткались? Так вот, туда подкину парочку фактов о прошлом одной сельской училки…
– Давай, вперед, – мне даже разговаривать с ним сил не хватает, откат от