Из глубин. Вера Камша
и наставника аристократов я превращусь в бунтовщика, лишившего наследника Дораков законной победы. И, что самое смешное, победа унара Анри в самом деле законна и справедлива, хоть и вызывает отторжение. Племянник Дорака силен, самоуверен, самовлюблен, наверняка подл и, если устранение Филиппа дело его рук, хитер. Именно такие и становятся «лучшими из фабианцев». Покажите мне хотя бы одного, чья человеческая суть была бы иной! Рамиро Вешатель, свихнувшийся от жестокости Рене Эпинэ, нынешний Алва, перерезавший в чужом доме два десятка человек и застреливший собственного командующего – вот они, «лучшие из фабианцев». Да и был ли в здешней конюшне хотя бы один достойный?
Октавия Оллара Добрым прозвали придворные льстецы, к тому же король мог позволить себе чистые перчатки, ведь у него имелся единоутробный брат, Рамиро Вешатель. Эразм Колиньяр? Честолюбец, ревнивец, преследователь научного инакомыслия, именно он окончательно превратил Академию в сообщество лизоблюдов. Его высокопреосвященство Сильвестр, в прошлом унар Квентин? Изумительный образчик талигойской знати и при этом родственник великого Дидериха, которого отец по крови счел недостойным дворянства. Вот и ответ, если вдуматься. В Лаик не нашлось место Дидериху, здесь первыми становятся самые сильные и самые подлые. Этьен несколько лучше своих, как здесь выражаются, однокорытников, он не может стать первым в этой волчьей гонке. Если, в чем лично я глубоко сомневаюсь, он со временем станет человеком, то поймет, что есть победы, которых следует стыдиться. Моя помощь, если б я захотел и смог ему помочь, не пошла бы ему впрок. Чтобы победить в конце, в начале нужно проиграть. Проигрыши, болезни, неудачи, отвергнутая и оскорбленная любовь, отсутствие добывших свое благополучие подлостью предков – все это становится ступенями лестницы, ведущей в вечность. Разумеется, пройти по ней сможет не каждый. Унар Этьен к таковым относится вряд ли, и все же я ему желаю добра.
Завтра я буду справедлив и непредвзят, как аптекарские весы. В Лаик первого называет шпага, слову остается лишь отойти и предоставить решение ей. Мои вопросы сложными покажутся разве что Дювалю с Эразмом, оба испытуемых на них ответят шутя, а дальше… Дальше капитан с клириком назначат либо победителя, либо новый поединок, а я вернусь к своей работе.
Ночь с 24-го дня Весенних Ветров на 1-й день месяца
Весенних Волн 391 года круга Скал
Судьба, положительно, вознамерилась превратить меня из ученого и сочинителя в записывающего по горячим следам хрониста. Не успел я перечесть и выправить мою «ватраксомахию»[4], как в дверь постучали. Я убрал свой журнал, не тронув, однако, листы с переводом, которые без слов объясняли причину моей бессонницы и, не спрашивая, распахнул дверь. Признаться, я думал, что меня вновь осчастливил Арамона, однако на пороге стоял унар Анри. Скрывать своего удивления я не стал, ведь унарам не просто запрещено по ночам покидать свои комнаты, эти комнаты еще и запирают извне. Рассказывают,
«Война лягушек»,