Ковентри. Рейчел Каск
по-видимому, считают, что, исчезая из моей жизни, они заставляют меня чувствовать ужасную потерю. Кажется, что они обладают силой, но я поняла, что их молчание – противоположность силы. На самом деле это бессилие, их неспособность контролировать историю, их неспособность контролировать меня. Это настолько глубокое поражение, что им остается задействовать ценность самих себя, как отчаявшимся людям, сдающим последнее имущество в ломбард.
Но, возможно, это совсем не так. Я помню, как в школе девочек «отправляли в Ковентри»: холодный и заранее просчитанный процесс исключения, в котором участвовала вся группа. Это была проверка способности человека к выживанию, его психологической устойчивости: если другие люди притворяются, что тебя нет, как долго ты сможешь продолжать верить, что существуешь? Это было элементарное издевательство, преднамеренное устранение социальной основы человеческой реальности. Группа с интересом наблюдала за своей жертвой, пока та ходила целыми днями непризнанная и молчаливая. «Отправляя кого-то в Ковентри», вы в некотором смысле утверждаете идею их уничтожения, задаетесь вопросом, как бы выглядел мир без них. Как ни странно, со временем у вашей жертвы могут развиться преувеличенные представления о собственной значимости, поскольку сам факт ее существования, кажется, имеет необычайное значение.
В школе человек, переживший ссылку в «Ковентри», в конечном итоге иногда заполучал власть. Это место осколков и руин: я видела фотографию собора на следующий день после бомбардировки, несколько дымящихся стен в океане сверкающих осколков, будто само небо упало на землю и раскололось. Изображение говорит о том, что разрушено может быть всё, каким бы ценным и красивым оно ни было, сколько бы труда в него ни было вложено во время строительства, ремонта и реставрации, каким бы вневременным и устойчивым на вид оно ни было. Это был мир, из которого произошли мои родители, мир, где священные памятники могли исчезнуть между временем отхода ко сну и завтраком, мир войны: возможно, поэтому неудивительно, что война остается для них моделью. Война – это нарратив: можно даже сказать, что она воплощает в себе повествовательный принцип. Это попытка создать историю жизни, создать соглашение. На войне нет точки зрения; война – это конец точки зрения, насилие в ней приветствуется как последнее средство достижения общей версии событий. Мне никогда не приходило в голову, что вместо долгой осады мои родители могли просто взять трубку и лично всё исправить. Но истории так не работают. Для начала, это слишком экономично. Формирование повествования влечет за собой много потерь. В состоянии войны люди становятся всего лишь материалом для достижения победы. Тем не менее за всё время, что меня «отправляли в Ковентри», я никогда об этом не думала. Иногда я удивлялась, что снова оказалась там; в других случаях просто покорялась. Я была возмущена, расстроена, зла, пристыжена. Я чувствовала себя непокорной, самокритичной, жалкой; я снова и снова проживала внутри себя события,