От царскосельских лип: Поэзия и проза. Анна Ахматова

      Углем наметил на левом боку

      Место, куда стрелять,

      Чтоб выпустить птицу – мою тоску

      В пустынную ночь опять.

      Милый! Не дрогнет твоя рука,

      И мне недолго терпеть.

      Вылетит птица – моя тоска,

      Сядет на ветку и станет петь.

      Чтоб тот, кто спокоен в своем дому,

      Раскрывши окно, сказал:

      «Голос знакомый, а слов не пойму», —

      И опустил глаза.

      После ветра и мороза было

      Любо мне погреться у огня.

      Там за сердцем я не уследила,

      И его украли у меня.

      Новогодний праздник длится пышно,

      Влажны стебли новогодних роз,

      А в груди моей уже не слышно

      Трепетания стрекоз.

      Ах! не трудно угадать мне вора,

      Я его узнала по глазам.

      Только страшно так, что скоро, скоро

      Он вернет свою добычу сам.

      Смеркается, и в небе темно-синем,

      Где так недавно храм Ерусалимский

      Таинственным сиял великолепьем,

      Лишь две звезды над путаницей веток,

      И снег летит откуда-то не сверху,

      А словно подымается с земли,

      Ленивый, ласковый и осторожный.

      Мне странною в тот день была прогулка.

      Когда я вышла, ослепил меня

      Прозрачный отблеск на вещах и лицах,

      Как будто всюду лепестки лежали

      Тех желто-розовых некрупных роз,

      Название которых я забыла.

      Безветренный, сухой, морозный воздух

      Так каждый звук лелеял и хранил,

      Что мнилось мне: молчанья не бывает.

      И на мосту, сквозь ржавые перила

      Просовывая руки в рукавичках,

      Кормили дети пестрых жадных уток,

      Что кувыркались в проруби чернильной.

      И я подумала: не может быть,

      Чтоб я когда-нибудь забыла это.

      И если трудный путь мне предстоит,

      Вот легкий груз, который мне под силу

      С собою взять, чтоб в старости, в болезни,

      Быть может, в нищете – припоминать

      Закат неистовый, и полноту

      Душевных сил, и прелесть милой жизни.

      В последний раз мы встретились тогда

      На набережной, где всегда встречались.

      Была в Неве высокая вода,

      И наводненья в городе боялись.

      Он говорил о лете и о том,

      Что быть поэтом женщине – нелепость.

      Как я запомнила высокий царский дом

      И Петропавловскую крепость! —

      Затем что воздух был совсем не наш

      А как подарок Божий, – так чудесен.

      И в этот час была мне отдана

      Последняя