На виражах судьбы. Юрий Фомин
газете – сыр и какая-то деревенская колбаса, и пластиковая полуторалитровая бутылка с прозрачной жидкостью. Сидят мужики, что-то потягивают из стаканчиков и беседуют. Подхожу к ним и пытаюсь им объяснить, что мне надо. По-английски они ни бум-бум. Один из них, хозяин, быстро встает и приносит мне банку оливок. Да нет, говорю, соленых нам не надо.
Когда люди не владеют языком друг друга, а им очень нужно что-то объяснить, приходят какие-то скрытые в нас способности объясняться знаками, звуками, и может быть, еще чем-то. В общем, первый этап мы как-то прошли, и он понял, что мне нужно, а количество я ему показал, передав две купленные заранее пластиковые десятилитровые канистры.
С согласованием цены уже было проще – я ему просто на бумаге написал цифры за 1 кг, а он только кивнул. После этого я ему тоже немало времени объяснял, когда у нас самолет и когда он мне должен их подготовить. Для этого пришлось нарисовать на бумаге недельный календарь, обозначив воскресенье (к счастью, я знал, как это будет по-гречески – «Кирьяки») и отсчитав от него нужное количество дней до дня вылета. Наконец-то закончили мы наши переговоры, и он мне наливает полстакана из бутылки. Выпиваю, чувствую, градусов – 55–60. «Зевания»! Это греческий самогон из винограда, типа грузинской чачи. Закусил сырком и жду. Он мне наливает вторую. Выпиваю, чувствую, что тепло пошло и, наверное, не заболею: ведь все переговоры я вел с мокрыми штанами. Тут ко мне подходит моя жена, и они ей тоже наливают стакан. Она молча выпивает, отказывается от предложенной закуски, и мы удаляемся, оставив греческих крестьян в изумлении и тяжелых раздумьях.
Греция, Халкидики, 2001
Приезжают к ужину наши ребята с множеством впечатлений, но не совсем довольные, так как в горах был дождь, туман, и всех красот и видов они посмотреть не смогли. Ну, тут, как говорится, как Бог даст! Мы им порассказали о наших подвигах и обмыли победу в дартсе. Все хорошее когда-то кончается, закончился и наш отпуск. Мы-то брали десять дней, а наши друзья – две недели, так что мы их покинули. Сыграли отвальную и уехали.
В аэропорту Салоник на таможне меня спрашивают, что везете в канистрах? Оливки, говорю. Соленые? Нет, говорю, свежие! На меня греки посмотрели, как на идиота, но больше вопросами не тревожили. Наверное, подумали, нормальные русские из Салоник шубы тюками тащат, а этот идиот – свежие оливки!
Москва сразу закрутила делами, понесла, и тут мне жена как-то вечером и говорит, а ребята-то вроде завтра прилетают, давай их встретим в Домодедово. Конечно, не вопрос. На следующий день ждем их с цветами в Домодедово. Смотрим через проход, как они там ищут и снимают с ленты свои вещи, а вещей, надо сказать немало. К тому же, смотрю, а Вова-то тоже прет какую-то канистру. С оливками, наверное, подумал я. Моя «болезнь» оказалась заразной. Вовка волочет чемоданы, опустив голову, и тут подхожу я, надвинув бейсболку на нос и выхватывая чемодан из его рук, говорю: «Вас до города не подвезти? Недорого!» Нет, говорит, и тащит чемодан к себе. Каково было его удивление, когда он