Культура Древней и Средневековой Руси. Борис Якеменко
человека как храма Бога, как микрокосма, живой вселенной, а мира – как макрокосма, приводит к антропоморфизму храмов, у которых есть «глава», «шея», «плечи», «очи» (окна), «подошва».
Можно вспомнить «маковицы», «лбы», «пупы» русских городов, осознание своего дома как некоего существа, наделенного душой (домовым), рождающегося и умирающего, исповедь земле и множество других традиций. В одном из заговоров содержится характерное обращение воина к крепостной стене как живой защитнице воина: «Встану я рано, утренней зарей, умоюсь холодной росой, утрусь сырой землей, завалюсь за каменной стеной, Кремлевской. Ты стена, Кремлевская, бей врагов супостатов; а я был бы из-за тебя цел, невредим». Достаточно вблизи рассмотреть любую роспись храма, чтобы понять, что линии неровны, неточны, неравномерен цвет, но издали все создает ощущение живого, дышащего произведения. Поэтому особое впечатление производят новгородские храмы с неровным, грубоватым рисунком стен, псковские Поганкины палаты, где окна пробиты на разной высоте, недоделанные рельефы собора в Юрьеве-Польском. Русская культура в любом своем произведении всегда оставляла место для человека, как оставляется для человека нерасписанная нижняя часть храма, давала ему творческую свободу восприятия, возможность по-своему досказать недосказанное.
Возможно, именно отсюда вытекает еще одна своеобразная черта – нелюбовь к исчерпывающей завершенности. Эта незавершенность, недосказанность, покрывающая для нас романтической пеленой прошлое и словно дающая современникам и потомкам возможность еще многое домыслить и досказать, – характерная черта русской культуры (и истории) на протяжении столетий. Остаются незавершенными ансамбль Александровской слободы и Вологды при Иване Грозном, архитектурный замысел храма Воскресения при Борисе Годунове, Новый Иерусалим патриарха Никона и его же церковные реформы, «Евгений Онегин» Пушкина, «Мертвые души» Гоголя, «История» Карамзина, начат и брошен баженовский Кремлевский дворец, храм Христа Спасителя Витберга, недостроено Царицыно, не закончены реформы Екатерины II и Александра I. И по каким бы внешним причинам это ни происходило, в этом нельзя не усмотреть характерные черты мироощущения того времени, поскольку «мысль изреченная есть ложь», а идея всегда совершеннее исполнения, и Шекспир всегда выше сапог.
Бурные эпохи рождали внезапно удивительные идеи, в которых слишком много было намешано и которые мгновенно овладевали умами и так же быстро оставляли их, уступая место новому замыслу: «Разнообразные планы, схватываемые и бросаемые с одинаковой быстротой; дерзость в проектах и робость в приведении их в действие…» – очень точно отмечал фельдмаршал граф Сакен. Культурная атмосфера настойчивых поисков чего-то нового, неизведанного, эпоха какой-то тоски и жажды постижения тайного смысла вещей и событий была полна ощущением близости этой тайны мироздания, возможности достигнуть идеала. И начинали строить, писать, рисовать… В поисках