Пионерский гамбит. Саша Фишер
встрял Марчуков. – Принцессы умерли все давно или за границей живут! У нас жаба может превращаться только в вожатку новую… Эх, с этой нам не повезло, унылая какая-то, не то, что Игорь!
– Между прочим, про Игоря и экспедицию сплошные враки, – сказал парень из дальнего угла. – Его из университета отчислили и из комсомола выперли.
– Это кто сказал? – Марчуков подскочил на кровати, та взвизгнула металлической сеткой.
– Мама моя сказала, – тихо ответил тот. – У него родители развелись, а отец в Израиль… это… как его… эмигрировал.
– Свистишь? – неуверенно произнес Матонин.
– Товарищи, отбой был уже довольно давно, – раздался спокойный с ноткой раздражения голос Верхолазова. – По распорядку дня мы уже должны спать.
– Засохни, Верхолазов, – лениво отозвался Мамонов. – Ты что, Аннушку не слышал? Она сказала, что если барагозить не будем, то можем хоть до утра болтать. Мы же теперь взрослые, забыл?
– Возраст, товарищ Мамонов, далеко не всем добавляет мозгов, – веско изрек Верхолазов. После этой фразы повисло ледяное молчание. Прямо-таки ощущалась накаленная атмосфера. Совершенно очевидно, что Мамонову очень хотелось сейчас вскочить и прописать наглому Верхолазову с ноги. Но между ними как будто была непроходимая стена. И Мамонову ничего не оставалось, кроме как метать молнии глазами, но больше никак свои чувства не показывать.
– О, вот еще такая была история, – Марчуков решил закончить неловкую паузу.
– Снова про жабу?
– Про жабу – это к Крамскому, у него завтра руки будут бородавчатые, вот увидите! – Марчуков захихикал, подвизгивая, как будто на него напал приступ икоты. – Короче, про вожатку четвертого отряда. Видели? Такая со стрижкой?
– На гитаре еще играет?
– Да, она! Короче, мой друган, Воха, в прошлом году был в первом отряде на последней смене. И короче, как-то после отбоя захотел погулять. Вылез в окно, хиляет, такой, никого не трогает. А потом слышит – бац – голоса в беседке. Ругаются. Она, вожатка эта, с Игорем нашим ходила. И вот они…
– Подожди! А Шарабарина?
– Ну ты слушай, да? Короче, они из-за Шарабариной и ругались. Вроде как он с обеими вась-вась, а вожатка про Ирку узнала и ему выговаривала. А он сказал, что она слишком правильная, и ему надоело за ручки. Даже, мол, Шарабарина и та… Ай, да что я про Шарабарину-то? Короче, вожатка влепила ему по балде и убежала. И, такая, как раз на моего другана налетела. Тот ей: «Ой, извините, тоси-боси!» А она: «Пойдем со мной!» И потащила его к себе в вожатскую. И там… ну… этсамое!
– Свистит твой друган!
– Ничего не свистит, мы в одном подъезде живем!
– Так Шарабарина, получается… этсамое…?
– Да может это Игорь ваш свистит! Раз у него батя в Израиль сбежал, он и не такое может.
– Да молчи ты, дурак, я по секрету рассказал, а ты на всю ивановскую орешь…
– Мамонов, а у тебя уже было…?
– Что было?
– Ну… этсамое…?
– Ха, конечно было! – заявил Мамонов. «Свистит», – подумал я и мысленно сплюнул. Дурацкое словечко!
– Товарищ