Ахейцы. Книга третья. Виктория Горнина
человека уже нет – что ты раньше то молчал? Боялся, небось? Выходит – ты сам такой же трус, как наш Эврисфей
Волна смеха проносится по залу, народ зубоскалит, покрасневший парнишка усаживается на место, явно раздосадованный, что его так осекли, а над столами звучит чья-то фраза -
– Какие сами – такой и царь.
– Что ему, Эврисфею нашему оставалось то, в окружении таких сильных соседей? Там спартанцы жмут, оттуда Пелоп наседает – того и гляди приберет к рукам Микены – он еще выкручивался как-то, независимость сохранял – говорит хозяин заведения, плотный, белобрысый мужчина лет пятидесяти.
– Да, умел Эврисфей лавировать между соседями – соглашается грузный посетитель с окладистой бородой. – Только большей частью он заискивал перед всеми, всю жизнь боялся… И ведь, согласитесь – было чего бояться.
– Потому и Микенам жилось до сих пор не сладко. – другой собеседник, более спокойный, потрезвее остальных, стряхивает хлебные крошки с курчавой бороды. – Силы нам не хватает, мощи… Всегда боятся сильного, а такому, как наш Эврисфей только и оставалось, что хитрить, да изворачиваться.
– Какой бы ни был Эврисфей – а почтить его надо по-людски… Умер человек, погиб достойно, на поле брани – неужто Микены не смогут отдать ему последнюю дань уважения – царь все-таки – звучит мнение за соседним столом.
Фиест, постояв на пороге, наконец, проходит в зал, устраивается на самом краешке скамейки. Не столько народ послушать, сколько согреться не мешало бы, и провести остаток вечера спокойно хочет уставший от скитаний по микенским улицам Фиест – а удобнее всего это сделать здесь, среди простых людей, на окраине города, в маленьком убогом кабачке, где его никто не знает, куда занесло-то его случайно – и в самом деле – никто не обращает внимания на Фиеста – разве только шустрый босоногий мальчишка, что подает вино посетителям. И вот уже кувшинчик молодого вина стоит перед ним, а кабачок, тем временем, продолжает жить своей жизнью – потемневшие от времени приземистые широкие столы уставлены кувшинами разбавленного вина, ячменные лепешки лежат горкой на широком, грубой работы, блюде, и народ, то и дело опустошая чаши, обсуждает последнюю новость горячо, зачастую неистово, все более увлекаясь и споря -
– Не стоит он того, как хотите – не стоит – срывается парень в драной хламиде – Никудышный был царь
– Откуда ты взялся, такой злобный? Молодой, а вон какой неугомонный. Заруби себе на носу – любой человек стоит, чтобы его достойно проводили в последний путь. А тем более – царь Микен.
– Конечно. – со знанием дела вновь вступает в разговор бойкий старичок с козлиной бородкой, вполне уверенный, что он лучше всех присутствующих разбирается в микенских традициях. – Сначала, как водится, игры объявят в его честь. Целый день лучшие атлеты города будут состязаться в память о нем. Потом, вечером зажгут костер погребальный – торжественно наградят победителей, а на завтра, прямо с утра все граждане