Стихотворения и поэмы. Константин Вагинов

      Спит в ресницах твоих золоченых

      Мой старинный умерший сад,

      За окном моим ходят волны,

      Бури свист и звезд голоса,

      Но в ресницах твоих прохлада,

      Тихий веер и шелест звезд.

      Ничего, что побит градом

      За окном огород из роз.

      Упала ночь в твои ресницы,

      Который день мы стережем любовь;

      Антиохия спит, и синий дым клубится

      Среди цветных умерших берегов.

      Орфей был человеком, я же сизым дымом.

      Курчавой ночью тяжела любовь, —

      Не устеречь ее. Огонь неугасимый

      Горит от этих мертвых берегов.

      Покрыл, прикрыл и вновь покрыл собою

      Небесный океан наш томный, синий сад,

      Но так же нежны у тебя ладони,

      Но так же шелестят земные небеса.

      Любовь томит меня огромной, знойной птицей,

      Вдыхать смогу ль я запах милых рук?

      Напрасно машут вновь твои ресницы,

      Один останусь с птицей на ветру.

      Опять у окон зов Мадагаскара,

      Огромной птицей солнце вдаль летит,

      Хожу один с зефиром у базара,

      Смешно и страшно нам без солнца жить.

      Как странен лет протяжных стран Европы,

      Как страшен стук огромных звезд,

      Но по плечу меня прохожий хлопнул —

      Худой, больной и желтый, как Христос.

      Камин горит на площади огромной

      И греет девушка свой побледневший лик.

      Она бредет еврейкою бездомной,

      И рядом с нею шествует старик.

      Луна, как червь, мой подоконник точит.

      Сырой табун взрывая пыль летит

      Кровавый вихрь в ее глазах клокочет.

      И кипарисный крест в ее груди лежит.

      Один бреду среди рогов Урала,

      Гул городов умолк в груди моей,

      Чернеют косы на плечах усталых, —

      Не отрекусь от гибели своей.

      Давно ли ты, возлюбленная, пела,

      Браслеты кораблей касались островов,

      Но вот один оплакиваю тело,

      Но вот один бреду среди снегов.

      В нагорных горнах гул и гул, и гром,

      Сквозь груды гор во Мцхетах свечи светят,

      Под облачным и пуховым ковром

      Глухую бурю, свист и взвизги слышишь?

      О, та же гибель и для нас, мой друг,

      О так же наш мохнатый дом потонет.

      В широкой комнате, где книги и ковры,

      Зеленой лампы свет уже не вздрогнет.

      И умер он не при луне червонной,

      Не