Ураганные войны. Теа Гуанзон
прощения, – громко прервала их девушка. – Я не понимаю, о чем вы говорите.
Элагби без запинки перешел на морской всеобщий:
– Я сказал уважаемому каптану, что у него должна быть веская причина, чтобы вызывать меня из столицы в разгар переговоров о престолонаследии…
Элагби резко оборвал сам себя – он перевел взгляд на Таласин и не смог его оторвать.
Подобные взгляды ей были не в новинку: она видела схожие эмоции на лицах товарищей, когда те рассказывали, чего лишили их Ураганные Войны. Но в этом взгляде было и нечто иное: он гораздо сильнее терзал душу. Принц Доминиона Ненавар смотрел на нее как на призрака.
– Ханан, – прошептал он.
Снова это имя. Едва Таласин открыла рот, чтобы потребовать объяснений, о ком речь и что происходит, ее перебил Рапат:
– Ваше высочество, мы с моими людьми совершали регулярный обход, когда увидели, как она дерется в святилище с еще одним нарушителем. Они оба с северо-запада Континента, второй нарушитель – Аларик Оссинаст, наследник императора Ночи. Девочка говорит, что родители оставили ее в младенчестве и что она не помнит их. Сейчас ей двадцать лет, и она Ткач Света…
– Разумеется, она Ткач, – буркнул Элагби.
Новость о том, что у них в камере сидит наследный принц Империи Ночи, мужчина пропустил мимо ушей и не сводил глаз с Таласин, которая в этот момент могла лишь в полном замешательстве наблюдать за происходящим.
– Получается, сила передалась ей по наследству?
– Мы не можем быть уверенными, – поспешил возразить Рапат. – Я бы посоветовал…
– Ты что, ослеп? – воскликнул Элагби. – Не видишь, кто перед тобой, она ведь просто копия моей почившей жены. И она умеет призывать Светополотно, прямо как Ханан. Все очевидно, Рапат.
После следующих его слов мир остановился.
– Она моя дочь.
Глава восьмая
Таласин мечтала об этом долгих девятнадцать лет. Когда пробиралась через высокую траву против пронизывающего ветра в Великой Степи, воровала и продавала все, что могла раздобыть, чтобы заработать денег и продолжить жалкое существование в трущобах Тукановой Головы; когда сворачивалась калачиком в свободном углу приюта, а потом – на зловонных улицах, где оказывалась по ночам; когда запаривала семена в воде, чтобы хоть чем-нибудь наполнить желудок; когда много лет спустя скрывалась в глубоких окопах с товарищами, которые уже давно мертвы; когда закрывала глаза и слышала, что штормовики с ревом опустошали земли, – тогда ее спасением были собственные фантазии: она представляла, что жизнь могла сложиться иначе. Она воображала, что скажут ей родители, когда найдут ее, гадала, обнимут ли они ее, будут ли литься слезы, разумеется, от счастья.
Но ни в едином, даже самом трагичном, надуманном варианте развития событий она не была в наручниках и даже представить не могла, что первыми словами, сказанными предположительно ее отцу, будут: «Еще раз, кто я?»
– Моя дочь, – повторил