В гостях у людей. Александра Асташева
как родители моего одноклассника сильно оттаскали его за уши.
– О, это больно, – добавил брат, прикрывая одно ухо ладошкой.
– Я боюсь этих взрослых. – Брат удивлённо покосился в мою сторону. – Я не хочу, чтобы они так по-взрослому друг на друга обижались. Они очень страшно кричат. Пусть лучше понарошку.
– Понарошку? – Переспросил он. – Это как? Ведь на то они и взрослые, чтобы быть серьёзными.
– Значит, мы тоже станем такими? – Скривив брови, спросил я. – Будем серьёзно наказывать?
Брат пожал плечами и тихо продолжил:
– Мне не доводилось слышать, чтобы отец кричал на мать, но зато я часто вижу, как наш сосед бьёт свою жену на глазах их маленькой дочки. Знаешь, мы с тобой должны стать понарошку взрослыми, – грустно предложил он. – Но по-настоящему счастливыми.
Когда я очнулся, то увидел себя на той же самой деревянной скамейке. Небо, как и тогда, было выцветшего синего цвета. Рядом ни мертвой, ни живой души только огромная площадь вымощенная булыжником.
Почесав затылок, я вдруг подумал о том, что ждал тогда себе удивительной судьбы с её манящими и уводящими за руку приключениями. Позже конечно осознал, что за руку меня никто не возьмет и не поведёт в прекрасное далёко, за исключением взрослой жизни, которая гремя своим сложным составом, пройдется по моим истоптанным башмакам. Тогда я ещё не понимал, я не знал, что люди станут моими лучшими путеводителями.
Читать жизнь до дыр, до запятой, до каждой её точки. Прочитывать и вчитываться, а порой и между строк, построчно зачитывать анатомию человеческих судеб. Разве это не наука? Разве это не талмуд души с её правилами эксплуатации, где жирным росчерком есть выведенная глава «жизненный опыт или подопытные»?
– Выспался? – Вдруг раздался голос Малахия как гром среди ясного неба. Он появился из воздуха и вальяжно плюхнулся на скамейку.
– Где все? – Спросил я.
– Перекур, – зевая, ответил брат и, скрестив руки на груди, закрыл глаза.
– Эй! Ты же не собираешься спать прямо здесь посреди белого дня?!
Малахий зевнул и пристально посмотрел мне в глаза:
– Тебе когда-нибудь снилось одиночество этого мира? Снилась ли тебе пустота? Тотальная пустота без Бога, без человека и смысла в нём? Виделась ли тебе тьма, в которой нет ничего кроме аспидного чёрного цвета, но ты чувствуешь в ней незримое чьё-то присутствие, и это присутствие вводит в остервенелый шок?
– Ты сбрендил что ли?
Малахий лукаво улыбнулся.
– Короче, нам нужно вернуться домой.
Меня передёрнуло:
– Куда? Куда? – Раздувая ноздри, раскудахтался я. – Мне и здесь хорошо.
– Не спорю, – отозвался он и, вытянув из кармана фотографию, с грустью уставился на неё. – Я чувствую, что ей тяжело. Она знает. И сейчас переживает утрату. Ты должен навестить её, успокоить.
– Что? Сейчас? Да ещё в таком виде?
Малахий смерил меня удивленным взором.
– Что тебя останавливает?
Я склонил голову.
– Мы не виделись столько лет. …Знаешь, когда люди расстаются, – я проглотил