Основа привязанности. Как детство формирует наши отношения. Питер Ловенхайм
кем?
– Родителями.
– Насколько в детстве?
– В любом возрасте.
– Что имеется в виду под отвержением?
– Чувствовал ли ты когда-либо, что они игнорируют твое стремление к комфорту или вниманию, твою нужду в них?
– Да, в старом доме до возраста четырех лет, – сказал я. – Конкретно ночью в кровати. Я чувствовал себя очень одиноким и брошенным. Но на контрасте с этим, когда мы переехали в новый дом, я постепенно стал ощущать себя в центре всего, особенно когда брат и сестра уехали в колледж. Также я был успешнее в учебе, чем они. Я хорошо учился в школе, был активным участником студенческого самоуправления. Это было в новинку для родителей, и им это нравилось, полагаю.
– Было ли ощущение, что тебя отталкивали или игнорировали в новом доме? – спросил он.
– Нет, – сказал я, – но ты, наверное, думаешь о том, насколько надежна моя память, ведь как могло поведение родителей так сильно измениться всего лишь из-за переезда?
– Как думаешь, почему твои родители так вели себя по отношению к тебе, когда ты был маленьким? – спросил он.
– Не думаю, что в этом был злой умысел, – ответил я. – Я думаю, они просто так воспринимали родительство. А еще у них были семилетка и десятилетка, которым требовалось много внимания. У моего брата были эмоциональные проблемы, так что одного его хватало. Мой отец просто не привык выражать эмоции, и это по-прежнему так. У матери действительно была физическая слабость из-за полиомиелита, но, думаю, ее главной проблемой были страх и тревожность. У меня было ощущение, что семья уже сформировалась, когда я родился, и я в нее так и не вписался. Я по-прежнему так думаю, кстати. Но мне не кажется, что в этом был умысел.
– Твои родители когда-нибудь угрожали тебе каким-либо образом?
– Мой отец иногда грозился отшлепать меня ракеткой для настольного тенниса. Но не более.
– Физическое насилие?
– Нет.
– Попытки не разговаривать или пристыдить?
– Нет, только насмешки, – сказал я. – Меня часто высмеивали за излишнюю чувствительность. А еще я продолжал заикаться до пятого или шестого класса. В семье это казалось стыдным, частично из-за того, что мы это никогда не обсуждали. Но опять же я думаю, что это особенность поколения. Иногда отец перебивал, если я хотел сказать что-то за ужином, но не мог. Он просто говорил: «Помедленнее!» Но в этом было что-то резкое. Это не было похоже на сочувствие. Это было скорее «ты ставишь меня в неловкое положение» или «тебе не стоит так делать».
– Это вызывало у тебя стыд?
– Да, мне было стыдно. Но не думаю, что это было специально.
– Он не намеревался тебя пристыдить?
– Нет.
– Но тебе было стыдно?
– Да.
– А что насчет других людей, не из семьи, которые угрожали, наказывали, стыдили или как-то по-другому оказывали на тебя влияние?
– Влияние? – спросил я. – Ну, в шестом классе был учитель,