Улыбка зари. Бланш де Ришмон
на протяжении которых они пытались услышать переставшее биться сердце. О ставших ненужными ласках. О привязанности, которая оскорбляет любовь. Какая тайная алхимия заставляет двух людей, отдавших себя друг другу без остатка, внезапно разлюбить? Мы обнимаемся ночи напролет, чтобы сохранить любовь, запечатлеть ее в наших клетках. Но ничто не способно удержать эту странницу. Любовь уходит, словно пилигрим, потихоньку отправляясь в путь до восхода солнца, чтобы не потревожить спящую жизнь. Просыпаешься – а ее уже нет. Лишь пустота в сердце на рассвете.
В юности Камиллу поразила фраза матери, которую прежде говорила ее бабушка: «Мужчину можно удержать телом и вкусной едой». Неужели это и есть любовь? Единение душ и тел, сведенное к кувырканиям в постели и кастрюлям?
В свою очередь, Виктор думал о том, как однажды проехал сотни километров ради одной ночи с ней. И о непреодолимых двух метрах, которые их сейчас разделяли. О воздухе между ними, плотном, словно ледяная глыба.
Они уже давно засыпали, повернувшись спиной друг к другу. Ночь не лжет. Они оба чувствовали, что нужно не раздувать огонь, но красиво его потушить.
Поэтому он подарил Камилле улыбку, в которой читалось «спасибо» и «прости».
После этого вечера правды Камилле и Виктору стало легче дышать. Больше никаких мимолетных утренних и вечерних поцелуев, которые превратились из украденных в дежурные. Больше никаких нежных слов, которые подчас у них вырывались, став настолько привычными, что не могли исчезнуть в одночасье. И все же остался один жест – поцелуй в лоб. Он был тонкой нитью, соединявшей их и в горе и в радости. Будто тем самым они обеспечивали друг другу вечную защиту, поскольку у них было маленькое непоседливое существо, нуждавшееся в их заботе.
Камилле казалось, что она омылась слезами, болью и страхом. Она словно была обнажена, очищена криком всего своего тела. И ухватилась за таинственный, безымянный источник жизни внутри себя. Что-то подсказывало ей, что этот источник – суть бесконечность, заключенная в человеке. Она обнаружила его однажды утром, когда рассвет вырвал ее из непроглядной тьмы собственной ночи.
Перышко
Когда она узнала, что серьезно больна, Камилла воскликнула: «Почему я?»
Естественно, врач не мог ей ничего ответить. Но, выйдя из его кабинета, она неожиданно подумала: удивляется ли роза, когда ее срывают в самом расцвете? Нет. Нет, и все тут.
«Нет, и все тут!» – яростно повторяла она, сбегая по мрачным больничным лестницам и мстя каждой ступеньке за проклятую силу тяжести, притягивавшую ее к земле.
Затем она вспомнила выражение, которое ей доводилось часто слышать: «Бороться с болезнью». Бороться? Тайный голос подсказывал ей, что дело вовсе не в борьбе, а в изменении жизни.
Потная и растрепанная, она бежала по улицам Парижа. Ей хотелось доказать своему телу, что горевший в ней огонь сильнее ее недуга. Прохожие расступались под натиском ее нетерпеливого стремления жить дальше, жить быстрее, дольше. Наконец она остановилась, задыхаясь, у своего дома. В лифте, взглянув на