Веселые ребята. Ирина Муравьева
испуганно поддержал ее. – Видишь? – закрыв глаза, повторила Галина Аркадьевна. – Все могло бы быть так хорошо, а ты попал под влияние Соколовой...
Волосатый Вартанян тоскливо молчал. Рука его, поддерживавшая шаткую Галину Аркадьевну, все еще покоилась на левом крыле сарафана. Галина Аркадьевна глубоко вздохнула, словно опоминаясь ото сна, и новыми, светлыми, счастливыми глазами посмотрела на него.
– Ну, иди, мы с тобой еще поговорим.
Марь Иванна с Чернецкой бежали по деревне.
– Ты только не пугайся, – бормотала Марь Иванна, – все, Наташечка, сделаем, все из тебя это выльет...
Срам этот... И папе с мамой не скажем, и никто нам не нужен. У тебя, слава Те, Осподи, Марь Иванна есть, я за тебя землю есть буду. Ну, почем ты этого наделала, почем наворотила, ума не приложу! На кой ты ляд, детёнка моя, завалилась под него, ума я не приложу!
– Марь Иванна, – истерически закричала Чернецкая, – я не хочу об этом разговаривать! Ты что, не понимаешь? Ты что, глупая, что ли?
Усачева сидела на развалившемся крылечке избы, курила самокрутку. Козлы с задранными к небу бородами стояли рядом.
– Ага! – тонким своим, детским голосом закричала Усачева. – А мы заждалися! Весь табачок урасходили! Думкали, может, переблазнили вы, может, дак, оставите, пацанка-то! А пущай, дак, живет! А вы заявилися! Ну, дак, проходьте в избу!
У Марь Иванны мелко задрожал подбородок.
– Пошли, Наташечка, не бойся.
– Ну, дак, ты, милка, показывай телеса-то! – приказала между тем Усачева, рассматривая своими голубыми глазами маленькую перепуганную Чернецкую. – Давно ты, дак, баловаться зачала? С парнем-то, давно зачала?
– Три недели, – твердо сказала Марь Иванна и грудью заслонила ребенка от Усачевой. – Как в лагерь переехали. Мой грех. Дай травы или чего там попить. Только чтоб месячные пришли.
Усачева положила на нежный живот Чернецкой свою сморщенную темную руку.
– Молодка-то сладкая, – пробормотала она. – Чистый сахар. Дак, с медухой. Моим мужикам, – она кивнула на равнодушных козлов, – и то, гля, полюбилась. Такая в девках долгонько не загуляет. Кудай! Враз наскочут. Ну, дак, а ты, девка, решай: можно, ить, по-разному гнать. Перво дело – травы попить. Три дня – и нету. Друго дело: Варваре-великомученице поклонюсь, ночку на коленках проваляюсь, ну и ишо там кому словечко шептану. Это, дак, долгий срок заберет, тут я за глаза ничего не скажу. Ну и, значит, самый верный путёк. Такой путёк, что как у доктору: плоть отворотить, дак, и выманить. Крючочком. Тоже могём. Выбирай, дак.
– Крючочком – нет, – прошептала Марь Иванна, – этого я не попущу. С Варварой я тебе не верю. Ты не Варваре-великомученице, ты черту своему поклоны бить станешь, это уж я и так вижу. Тут больших мозгов не требуется. Раскусить вас, ведьмаков эдаких. А травы давай. Три дня, говоришь? Вот и давай нам травы своей на три дня.
– Зря крючочка боишьсси. На моем крючочке полдеревни живут, хлеб жуют. Р-р-раз, и готово! А могём, дак, и травой. Отсыплю тебе травушки, заваришь и, дак, глот, глот... Маленькими, дак, глотышками, до самого донцу.
–