Семь жен Петра, кузнеца-гинеколога. Василий Гурковский
как пушинку, как хрупкую сосульку, как нежнейший цветок, оторвал её от земли и прильнул к её губам, забыв про все на свете и про окружающих их людей. Не было ничего: ни холодной сторожки, ни казненных друзей и ничего на свете, зато была – Она!
Отдышавшись, Григорий спросил: «Как зовут тебя, дивчина?» – «Мама кличет Палашкой», – ответила девушка. «А где ты живешь?» – «А вот там, третий дом от переулка». Многое хотел ей сказать тогда Григорий и многое хотел сделать, но не хватило у него чего-то. Он поклонился девушке, сказал: «До свидания», отвязал коня и полетел, как ему казалось, на свой холм.
Было уже почти утро, Григорий лежал с открытыми глазами и шептал: «Паня, Панечка, Панюшечка». Пока незаметно все-таки заснул… К обеду встал, помылся, почистился сам, почистил коня после ночной дороги, достал мамино обручальное кольцо, одну из домашних иконок и снова поехал в село. Перед выездом посмотрел на себя в осколок зеркала, довольно хмыкнул: «Ничего себе парубок – под сорок лет!»
Приехал в село. Улицы пустынны. Пасха, люди разговелись и отдыхают. К вечеру по родне, по гостям пойдут. Григорий подъехал к дому, указанному девушкой на рассвете. Привязал коня, постучал. Дверь открыла женщина, по возрасту чуть постарше Григория. Похристосовались. Он, волнуясь, сказал: «Я Григорий, кузнец, недавно поселился в бывшей сторожке на шляху». Женщина, ничего не подозревая, пригласила его в дом. Уже много позже она расскажет, что как только увидела на пороге «великого» мужика – сразу не поняла, а почувствовала, что это её зять…
Григорий вошел в большую комнату. «Большой» она была относительно, потому что, даже сняв шапку, он почти упирался головой в потолок. В комнате находились пятеро: мать, три её дочери, старшая из которых была замужем и сидела рядом с молодым парнем, как позже выяснил Григорий – мужем, средней дочкой была его знакомая по церкви, и была еще младшая, миловидная девушка лет 17–18. Поздоровались, похристосовались, Григорий повернулся к матери и без всякой предварительной подготовки проговорил: «Знаете, мама, у меня здесь нет никого из близких людей: ни родителей, ни сестер-братьев, ни знакомых, – никого. Поэтому я пришел сам и прошу вас: разрешите мне обратиться к вашей средней дочке, Пелагее». Мать, не понимая, в чем дело, ничего не ответила, только кивнула головой.
Григорий повернулся к иконе, перекрестился, затем встал перед девушкой на одно колено, он и в таком положении был с нею на одном уровне, и сказал: «Панюшка, ты меня не знаешь, но я вот весь перед тобой и хочу спросить тебя – согласилась бы ты перед Богом и перед людьми стать моей законной женой? У меня нет времени на завлекания и ухаживания, поэтому прошу тебя: ответь мне сразу, сейчас, если посчитаешь ответ нужным». Он сказал это так, что у всех присутствующих перехватило дыхание, а на глаза накатились слезы. В возникшей тишине все услышали вздох Пелагеи: «Благословите, мама, я согласна!»
Не вставая с колена, Григорий повернулся к матери, достал из кармана кольцо, протянул его Пелагее и тоже сказал: «Благословите