Бых. Вторая часть. С. Денисов
упрямого – словом, человеческого – в решениях якобы беспристрастной фигуры? Но раз так, то не передать ли право решать, какой закон справедлив, а какой – нет, каждому гражданину? В конце концов, так это и происходит: человек подчиняется закону не потому, что верит в него как в нерушимую догму, а потому, что в нем постоянно работают весы: риск стать парией против возможности получить желаемое и заявить – я право имею! Законопослушность – частный случай теории игр.
– По-твоему, мы бы тут же вцепились друг другу в глотки, не одари нас Господь первым юристом?
– Я говорю не о гуманизме, который, вопреки названию, знают даже животные. Речь об обществе, а ему нужно что-то попрочнее, чем зеркальные нейроны, чья эффективность теряется на расстоянии прицела.
– Сделать обиженное, упрямое – словом, человеческое – основой правосудия? Анархистов не зря упрекают в недальновидности.
– Анархиста можно упрекнуть в дальнозоркости, но никак не в недальновидности: будущее человека мы видим гораздо яснее, чем прочие. Человек сам себе должен быть обвинителем, адвокатом и судом.
– Знаешь, что потребуется дальше? Какая-нибудь система, чтобы обеспечить реализацию такого правосудия. Что-то вертится на языке.
– Рамиль! Неужели ты думаешь, что любой казуистический довод, пришедший в голову государеву человеку, не пришел прежде в голову анархиста? Чтобы разобрать государство, нужно хорошенько изучить его составные части! О, теоретики построили много конструкций в попытках описать справедливое общество, но все равно в итоге неизбежно возвращаются если не мыслью, то делом к сторожам. И все же я считаю своим полным моральным правом и даже обязанностью игнорировать государство. Я не могу верить ему, пока в нем возможен закон, по которому меня мобилизуют убивать другого человека. Ты знаешь, что Олдос Хаксли отказался присягать США, потому что текст клятвы требует носить оружие во имя страны? Неглупый был человек. Тебе закон нравится, потому что он понятен и прост, его можно нацепить, как шоры. Анархия же требует ответственности за себя и других, а ты от этого отказался. Ты еще не забыл Кропоткина?
– Да. Ничего там не сходится.
– Ну-ну, не спеши с выводами. Все это важно как этап, стрела, пущенная от гражданина к сверхгражданину. Я сейчас пишу эссе, которое может быть тебе любопытно; кое-что у нас уже цитируют. Исходная мысль, если выразиться вульгарно, такова: при капитализме тебя имеет корпорация, при социализме – государство. В нормальном социализме и капитализме есть смазка – суд. Но нигде нет способа в принципе спасти свою невинность. Отсюда по необходимости следует, что способ кроется в отказе и от государства, и от капитала, но пока жизнеспособную формацию такого рода не изобрели. Вот что я думаю, если кратко: наши левые братья и сестры, сами, будучи идеалистами, постоянно недооценивают любовь человека к материальным плодам своего труда. Все эти перераспределения средств производства и благ вызывают у страны несварение. Отнимать и делить нужно не вещи, а исключительно политическую