Бритва Оккама в СССР. Евгений Капба
последние несколько предложений. Самоцензура, чтоб её!
Мои сны действительно порой бывали гиперреалистичны. Помню, ещё в нежном десятилетнем возрасте я пытался воспользоваться лазейкой с чтением книг, чтобы убедиться, что это всего лишь ночной кошмар… А чёрта с два! Прочёл страниц десять, про какие-то корабли и осьминогов! На мне эта штука не работала.
Так что я усилием воли уставился в монитор и строчка за строчкой прочёл про строительство в начале восьмидесятых в Гомельской области целого кластера предприятий в сфере микроэлектроники, флагманом среди которых был дубровицкий «Ритм». И что-то там про легирование полупроводников на Чернобыльской АЭС и изготовление микрочипов в Гомеле.
И, в том самом абзаце – что-то про аварию в Талице в 1982 году. С ужасными последствиями для экологии и множеством пострадавших. Я в упор не помнил никакого крупного объекта в Талице в своей, прежней истории! Что там могло жахнуть, чтобы я прям настолько впечатлился? Силосная яма? Лесопилка? Молокозавод? Это же Богом забытая глушь! Тысячи две населения, даже железной дороги нет! Какая, к чёрту, авария?
Я проснулся весь в поту и, умывшись под краном, принялся припоминать, что вообще знаю про это место и чем оно знаменито. В моё время – там была классная рыбалка, а ещё – по Оресе и Птичи устраивали сплавы на байдарках. Посёлок стоял у самого слияния этих двух речек и часто служил финишной точкой для любителей водных походов. Сплавы я любил, Полесье – тоже, а потому глушь эта, может, и была забытой Богом, но мне мало-мальски знакомой. Кое-что из будущей жизни вспоминалось.
Про «Талицкий феномен» я, например, читал в университетском сборнике по подростковой психологии. Это когда в одном классе за одно лето три пацана-десятиклассника повесились и один утопился – страшное дело! Вроде как – по независящим друг от друга причинам свели счёты с жизнью! Про всякую околокриминальную дичь, типа убийства почтальонши, которая пенсию развозила – слышал от местных мужиков, которые забрели на наш походный огонёк. Они травили свои древние бородатые байки то ли из семидесятых, то ли из восьмидесятых: про леших, про эту самую почтальоншу, серийного убийцу, который топором бабулей из вымирающих деревень вырубал, про зверское разграбление и вывоз местных предприятий в девяностые, и про бункеры из недостроенной «линии Сталина», в которых водилась нечисть и прочие наполеоновские рукавички. И что-то ещё – о военном полигоне, который давно забросили.
После чашки кофе и разминки в виде отжиманий, приседаний, растяжек, скручиваний и руконогомашества, которое должно было напоминать бой с тенью, в моём мозгу сложились некие гипотетические кусочки пазла.
На дворе у нас шёл май одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года от Рождества Христова. Насколько я помнил, та история с самоубийствами приключилась как раз этой весной! А почтальонша… Чёрт его знает, мужики говорили про начало восьмидесятых. Учитывая их подпитое состояние и растяжимость этого понятия – «начало», выглядело всё это сомнительно. Урод с топором