Иван Московский. Том 3. Ливонская партия. Михаил Ланцов
наращивания численности уже не шло. Но всё одно – вербовка добровольцев не останавливалась и двигалась своим чередом. Под контракт с дачей присяги, разумеется, а не просто внаём. Королю пока что удавалось на волне своих успехов обходиться притоком людей по доброй воле, не прибегая ко всякого рода хитростям и тем более рекрутским наборам…
И вот – Москва.
Устин стоял на Воробьёвых горах и заворожённо смотрел на неё. Столица! И она была огромной! Во всяком случае, в его крестьянском понимании.
Сколько он так стоял – неясно. Но не меньше получаса совершенно точно. Очень уж сильные его переполняли эмоции от увиденного. Однако ничто не может длится вечно. Вздохнув и помяв немного шапку, перед тем как её нахлобучить обратно на голову, Устин пошёл вперёд – к реке, через которую был переброшен понтонный мост.
Так-то Иоанн строил уже нормальный мост. Но строил не значит построил. Работа над ним пока велась, а людям переходить с одного берега Москвы-реки на другой требовалось уже вчера. Так что король в пределах Москвы держал три понтонных моста, которые на ночь размыкались, пропуская накопившиеся кораблики и лодки.
Устин не знал – платный по мосту проход или нет. И не сильно по тому поводу волновался. Платить-то за проход он не собирался. Нет, не потому что жадный. А потому что у него банально не имелось лишних средств для этого.
Однако обошлось. Он прошёл по мосту без всяких проблем. Оказалось, что платным являлся проезд только для торгового люда, да и то – только того, что товар вёз. Простым же пешеходам ход по мосту был предоставлен безо всяких ограничений. Но по узким проходам, что шли по самому краю с обоих сторон. Так что зевакам, желающим бесплатно перебраться, приходилось ждать своей очереди. Всадники же да телеги шли по центру, где было организованное движение, да с разметкой в две полосы. Чтобы, значит, телеги, идущие туда, не мешали телегам, идущим оттуда.
Устин прошёл по мосту и сразу направился к большой московской крепости. Ведь там, со слов прохожих, находился вербовочный стол.
Идти было недалеко. Подошёл к воротам да залюбовался. Вон какая стена. Да, из земли. Но большая, что ух! Такую не перелезть, не пробить ничем. И стража у ворот стоит, поблёскивая металлической чешуёй, что просматривалась под красными накидками с золотым восставшим львом.
Красота.
Львы были на этих накидках такие невероятные, что Устин завис, открыв варежку, отчего чуть пинка не получил от прохожего. Он вроде бы попытался вдарить, проезжая на коне, чтобы парень отошёл в сторону. Но Первушин сын словно бы почувствовал угрозу и легко от неё увернулся. У него такое было – чуйка. Хоть он и молод, а всё одно – много раз она ему в жизни помогала. Столько всадников обогнало, а этот – первый попытался ударить. И парень как почувствовал. Отскочил. Из-за чего его несостоявшийся обидчик, глупо взмахнув руками, и упал с коня прямо в дорожную пыль. А Устин, не дожидаясь разборок, скрылся во дворах города.
Вошёл сын Первуши в Москву. Точнее сказать, прошмыгнул.