Иван Московский. Том 3. Ливонская партия. Михаил Ланцов
Константинополя сделал новый шаг, решив играть ва-банк. Уж больно опасным и свирепым вырастал лев. Настолько, что на горизонте в их грёзах замаячило возрождение Византии, которого они жаждали без всяких оговорок. Да, перебежали на сторону магометан, когда стало жарко. Да, верно им служили. Но без всякого удовольствия. А тут появился кто-то, кто выглядел сильнее Мехмеда. Существенно сильнее. И этот кто-то мог не только освободить Константинополь, но и был православным. Пока ещё был. Пусть и номинально.
Этот шаг ва-банк вынудил Иоанна отклониться в сторону православия. Что вызвало рост раздражения в Риме. Ведь тот вёл себя как капризная и избалованная девка. На себя одеяло тянул, а взамен – ничего. Обычное дело. Как и реакция Рима на это раздражение. Он попытался наехать и фактически лишить Иоанна одного из самых ценных его трофеев минувшей войны – Ливонии. Не в личном владении, понятно, а в вассалитете. Но сути это не меняло, ибо порт Риги выглядел в глазах короля Руси намного более интересным, нежели Новгород. Но фактический ультиматум, вынуждающий ради принятия Ливонии либо принять католичество, либо Ферраро-Флорентийскую унию, заставил Иоанна вновь показать зубки, пригрозив Риму компроматом и сделав встречное, компромиссное предложение.
Почему он не мог принять католичество? Потому что у него не было в достатке католических священников на Руси. А городское население являлось православным[31], из-за чего такой поступок ставил короля в оппозицию со своими подданными, провоцируя многочисленные бунты. С унией всё выглядело ещё хуже, ибо она загоняла Иоанна в положение «свой среди чужих, чужой среди своих». Иными словами, из православного мира он уже отторгался, а в католический ещё не включался. И священников, каковых был острейший дефицит, это ему не добавляло.
Нунций же, следуя в рамках местечковой политики, характерной для Святого Престола последних столетий, не видел и не понимал всего курьёза сложившейся ситуации[32]. И того тупика, в который он сам, вместе со своим патроном, загонял короля, не видел и видеть не хотел. А потому продолжал действовать в рамках своего скудного разумения…
– Она нас поддержит? – тихо спросил Родриго у духовника королевы.
– Я не знаю, – покачал тот головой. – А прямо спросить опасаюсь.
– Она хочет, чтобы её сын вырос честным католиком?
– Без всякого сомнения.
– Ну вот и хорошо. Значит, она на нашей стороне.
– Ваша Светлость, я бы не делал поспешных выводов. Элеонора – женщина умная, но не кровожадная. И ни в коем случае не желает смерти своему супругу.
– Но если он умрёт, она ведь поддержит нового короля – трёхлетнего Владимира. Она сможет стать регентом при нём?
– По местным обычаям она не сможет стать регентом. Скорее им станет дядя нынешнего короля – Андрей Васильевич, герцог Боспорский. А он православный. И общения с нами не одобрял изначально.
– Вздор! У деда нынешнего короля – Василия Васильевича – регентом по малолетству была
Сельское население в 1477 году было в основной своей массе языческим, причём в весьма незамутнённой форме. Ещё в XII–XIII веках под Москвой практиковались классические языческие захоронения курганного типа, что говорило о языческом компоненте даже в княжеском войске. Ибо в курганах простых людей не погребали. Это было связано с тем, что священников едва хватало на города, а сельский клир только-только начинал формироваться. В оригинальной истории христианство на село шагнуло только с развитием поместной службы и более-менее укрепилось только XVII веке, не раньше. Причём мощный пласт языческих компонентов в неадаптированном христианством виде сохранялся на селе даже в XIX веке.
Рим к XV веку превратился практически в региональный поместный центр христианства в Италии и дальше её интересов часто носа не совал. Но амбиции сохранил старые, что среди прочего спровоцировало раскол католичества и реформацию.