Юрфак. Роман. Екатерина Нечаева
выкрикнул Гуща. – Кто может из вас вырасти? Кучка недоумков! Трусы! Сколько раз ты можешь отжаться? – он легонько ткнул ножом ближайшего к нему мальчишку, в глазах которого застыл тихий ужас. На уроках физкультуры Гущин отжимался и подтягивался в несколько раз больше, чем все остальные. Это был неоспоримый факт.
– Да, сколько раз? – подтявкивал Ара, в одиночку удерживая жабу, потому что Парта, грозно сжав кулаки, переместился в эпицентр событий, поближе к Гуще. Ребята молчали, сказать что-то против успехов Гущина на уроках физкультуры они ничего не могли. Кто-то несмело предложил уйти и не связываться. Одна из девчонок, поглядывая на нож, заплакала. Гуща наслаждался эффектом, переводя играющее солнцем лезвие ножа то на одного, то на другого. Девчоночий плач стал громче. Толпа завозмущалась, и в это время, ловко перескакивая сырые места, на тропе появился Гущин-старший.
Вечером Сергею влетело по полной программе. Отец бросил его на панцирную кровать животом вниз, привязал за руки к металлическим прутьям, засунул в рот кляп и замахнулся. Сначала Сергей-младший сумасшедше вращал головой и выпучивал глаза, а потом потерял сознание. После того, как акт наказания был свершён, в изнеможении опустившись рядом, Гущин-старший заплакал. От отчаянья, от невозможности всё вернуть на круги своя, от того, что роль отца оказалась много сложней, чем он предполагал. Его пугало, что дети поднимут шум, трезвоня обо всём на каждом углу, что его доброе имя будет опорочено. Что делать, он не знал и не понимал. Бить ребёнка никогда не входило в его планы, но и быть отцом серийного убийцы тоже. Сотрясаясь всем телом, он навзрыд плакал и долго-долго гладил ноги Серёжи, потом аккуратно развязал руки, достал кляп и поднял футболку. Увидев сплошное месиво, сотворённое пряжкой ремня, он, размазывая слёзы по щекам, затрясся от плача ещё сильнее. Сына ли было жалко, себя ли, потерявшего контроль над самим собой, – он не понимал. Вызрело одно – отсюда надо уезжать. Как можно скорее.
***
Лето скомкалось, серой полосой протаранив время каникул. С окраинного рабочего посёлка отец и сын Гущины перебрались на другой край города, на десятки километров растянувшегося вдоль реки, и обосновались в новом спальном районе, только-только подошедшем к расцвету своего развития. Отец, привыкший к сдержанности и хладнокровию, а потому с трудом отошедший не столько от зверств сына, сколько от собственной ярости, шутил, что, мол, с севера на юг перебрались, что теперь теплее будет, но младшенькому было не до шуток. И не до тепла.
На улице уже вовсю желтело, рыжело, краснело, впечатывалось в до безумия голубое небо, а Серега всё страдал. Постоянно ныла спина, по внутренностям клубком из колючей проволоки бешено крутилась боль, казалось, что физические нагрузки были невыносимы, но постепенно эти ощущения уступили перед натиском боли душевной, обретающей гротескные формы. Мальчишка, возненавидев отца, открыл для себя простую