Книга слов. Неизданные стихи и странности. Борис Гребенщиков

      Черновики осточертели,

      Исчерченные зло и зря.

      В моей купели нет апрелей,

      Зато по горло октября.

      Неужто кровь пускал впустую

      Словам – и в строки хоронил,

      И время верить в то, что сдует

      Меня и след моих чернил,

      Когда из всех концов реальней

      Напиться небом допьяна

      И – горизонт в груди как рана —

      Себя не ждать и петь до дна?

      Не знаю синтаксиса истин,

      Читаю выцветшие письма,

      А мир в горстях неоспорим,

      И что – ну что мне делать с ним?

      Вы запрещены.

      Но наперекрёст

      Вы освещены

      Нерождённых звёзд

      Светом. Напролёт

      Спеты, но не до

      Музыки. Вы лёд;

      Лишь бы подо льдом —

      Кровь. Не прикоснуть —

      Счастье: значит вам

      Посвящать, как сну,

      Буквы. Значит впрямь

      Перехлёстнут холст

      Недойдённым. Так

      Высоко, что боль

      В парусах. Спектакль

      Для других, но крик

      Заперт смехом. Вас —

      Не спасать – топить,

      Пусть не мне, а – красть,

      Лёд навзрыд. Не мне:

      Так на том и жив,

      Что – кому умнеть,

      А кому – ни лжи

      Нет, ни правды – но

      Музыка. И впредь

      Горькое вино

      И – не глядя – петь.

      Кропотливая мука – заламывать строки,

      Словно руки. И руки, как строки, хранить

      Взаперти для того, что в словах, как в остроге,

      Если петь, то как жить; если жить, то границ,

      До одной, не считать за достаточный довод,

      Сомневаться в правдивости избранных звёзд.

      Если жить, то бездоннейшую из бездонных

      Почитать за резон. Если петь, то взахлёст

      Горизонт, как гортань, перехватит анапест,

      И дописывать слово чернилами вен

      Станет честью. И выйдет реальность на паперть

      Разжимать – не разжать – зачарованных век.

      Собирать на венок безымянности улиц

      Стало хлебом насущным. Отпет, как свеча,

      Беспросветно потухший, он выйдет, ссутулясь,

      Чтобы слоги свои собирать и молчать,

      Чтобы вызубрить самых бесхитростных истин,

      Бесполезных, как мир, немудрёную ложь.

      Но пока не погашена рукопись листьев

      Или снег как страница – его не спасёшь.

      Не докажешь, что нет убедительней камня

      Матерьяльности. Он недоверчив, как Гамлет,

      Нашим доводам. Только – что Гамлету прах —

      Всё ему чьи-то губы горят на губах.

      Не крамола, не грамота

      Охранная, не страх —

      Моя строка огранена

      Случайностью листа.

      Не правило, не исповедь,

      Но чистым небесам

      Неистовая искренность,

      Что и не написать,

      А, задыхаясь, заповедь:

      Коснуться рук и плеч.

      Настолько первозданная,

      Что жить – не уберечь,

      А растранжирить по ветру,

      Строкой, смычком, холстом,

      Губами. Мы – не по миру,

      А по небу. На том

      Стоим.

      Я позвоню с угла,

      Продрогший вплоть до губ.

      Я не умею лгать

      В такой мороз, но лгу,

      Что где-то заждались,

      Что просто позвонил,

      И трубку на рычаг,

      Как голову сплеча.

      Не средь далёких странствий

      Мы обретём покой —

      Мы перейдём Фонтанку

      И побредём домой,

      Где