Традиции & Авангард. №2 (21) 2024 г.. Коллектив авторов
Изосимовки. А теперь вот – невероятно – заросли кругом стеной!..
Ровно к полудню пригоняли на стойло, и тут уж два-три часа долгожданной и вместе с тем вынужденной сиесты. Зной невыносимый, всё стадо, как по команде, некучно распределившись, ложится картинно-пасторально на отдых… Балдея от солнца, лениво отгоняя оводов, жуют все жвачку, дремлют… А мы, пастухи, припадаем к неким подобиям жилья – не шалашам каким-то, как у предков, а под стать эпохе двум «высокотехнологическим» кабинкам… Наивно-детское «Ура, я в домике!» – укрыться от зноя, от ливня и грозы, от ветра и холода осенью.
Одна кабинка – от стародавнего трактора, сверху рыжая крышка, а так без окон и дверей, один каркас железный. Вторая – длинная, от КамАЗа, в ней и место есть для двух-трёх человек, и окна её кругом заварены листами железа. Модернизировал её да и, кажется, вообще сюда притащил отец. На других пастбищах стоят у всех обычные кабинки: один каркас, укрыться в них от чего-то, если честно, проблематично. А у нас не хватает лишь сидений: их то ли спёрли, то ли сожгли, – в общем, сидеть и лежать приходится на железяках.
Понятно, что как раз к обеду металл кабинки разогревается, что твоя печка. Но в ней проводят всего час-два, да и то лишь те, кому смениться не с кем или некому разбудить; отец обычно спит в тени от кабинки, а я в ней сижу, посматривая за коровами в щели «танка», – читаю.
Сверху вся поверхность кабины – мы с братцем и Вовкой Перекусом, когда были маленькие, на ней, на этой раскалённой крыше, зачем-то постоянно лежали! – исписана наскальными надписями. Свежими и заржавевшими, шрифтом обычно квадратным или косым типа цифр индекса, без излишеств и неприличий: «Егоров. 23 июня». Я тоже, взяв ножик или найдя гвоздь, старался отметиться. Котов рисовал ещё. Через полгода, год, два, три «татуировка» только ярчела. Так и думалось самонадеянно: через десять, через двадцать лет, через сто останется моя надпись! Но я-то ладно. А тут читаем: «ПИМЧ» – чеканно, и далее: «7–8.06.89. Два дня». Не каждый поймёт, что Пимч – это Пименович, наш сосед. Любитель он спиртного, и человеку ведь за полтинник: сам ли он сюда влез и полчаса по такой потогонной жарен́ и выгравировывал автограф? Но верно всё: чуть ниже уже и прозвища его бегло нацарапаны: «Козёл. Козявка», и даты соответствующие – за день до нашей прошлой стережбы…
Оставил велосипед в траве, взобрался и теперь на верхушку: всё проржавело едва ли не до дыр, жара и непогода вытравили все надписи. Бурьян вокруг вениками, бледные, уродливые растения торчат из щелей заваренных, как у дота, окошек; шампиньонов в такой травище и сто лет уже без навоза тоже нема. Для ностальгического моего взгляда – «святое место», как заросшие останки храма в джунглях, для путника случайного – и примечательного ноль.
Эх, были шампиньоны тут – на месте ведь ежедневного удобренья свежего! – здоровые, в кулак, красавцы удалые, белые шары с розовым подбрюшьем, будто зефир или шарики пломбира, – куда там мелочи из супермаркета! Их, правда, никто не собирал: сорвёшь, разломишь превосходную пахучую