Спасенные дневники и личные записи. Самое полное издание. Лаврентий Берия
трубочки, и свет в нее не увидишь, а без нее Самолета нет. Шахурин кинулся, товарищ Берия, выручай. Георгий тоже просит, помоги, не можем найти оборудование, затерялось. Нашли мои ребята, мой телефон тоже был горячий, а нашли[418].
Георгий сказал, что виделся с Мыкытой[419]. Сказал, что Коба на совещания Мыкыту приглашал, а на дачу вот не пригласил. Не может простить Киев. Я Мыкыту пока не видел.
Заср…нец он.
24/XII-41
Разбираюсь с старыми завалами. В октябре прошли материалы из Лондона по работам в области атомной энергии. Разговоры идут давно, а тут вроде что-то ближе к делу. Якобы уже идут серьезные работы. Сообщают, что сила взрыва будет в огромнейшей степени больше чем обычной взрывчатки. Что значит в огромнейшей. В десять раз? В сто раз? А может в тысячу раз? Непонятно, пусть уточняют. Пока Кобе ничего докладывать не буду. Пока не до этого и надо разобраться[420]. Может брехня. Посмотрим.
Завтра у Кобы надо поставить вопрос о пленных и окруженцах. Набралось уже порядком. Как быть? Понятно, надо фильтрационные лагеря. А потом? Думаю, надо после фильтрации сразу передавать их на формирование. Пусть искупают в бою. Особым Отделам бывших пленных брать на заметку. Воюет как надо, снять с учета. Снова елозит, тогда надо смотреть[421].
26/XII-41
Увиделся с Мыкытой. Я ему всё высказал. Говорю, что ж ты меня перед товарищем Сталиным дураком делал в мае. «Товарищ Сталин, они не посмеют. Товарищ Сталин, Лаврентий вас провоцирует». А что вышло?
Стоит хмурый, улыбки нет. Видно, что переживает. Говорит, еще ты, Лаврентий. Товарищ Сталин и так видеть не хочет. Болтаюсь как г…вно в проруби без дела.
Жалко его стало. Говорю, ладно, кто старое вспомнит, тому глаз долой. Нам, Мыкыта вместе долго еще воевать. Не обижайся, от души сказал.
Он повеселел, говорит, я еще докажу. Ошибиться каждый может. Все ошиблись. Я говорю, все да не все. Только что теперь руками махать. Теперь работать надо до Победы[422].
Послесловие публикатора
На этом дневники Л.П. Берии за 1938–1941 годы фактически заканчиваются (последняя запись 1941 года будет обнародована несколько позже). И мне остаётся сказать лишь несколько слов…
Должен признаться, что, работая над подготовкой дневников к печати, я перевернул если не горы, то уж точно пару холмов документов, справочных изданий, энциклопедий, мемуаров, «мемуаров» и т. д. Ведь для начала надо было хотя бы минимально убедиться в аутентичности дневников, а для этого надо было сопоставить даты и ряд обстоятельств, далеко не всегда общеизвестных. Кроме того, надо было пояснить, а то и расшифровать смысл многих записей и т. д.
Несмотря на то что я неплохо представляю себе эпоху Сталина, её движущие силы и мотивы, героев той эпохи и её предателей, многое для меня открылось по-новому, а кое-что из того, что ранее виделось в туманной исторической дымке, обрело чёткий облик.
Надеюсь, это же сможет сказать и читатель после знакомства с текстом дневников Л.П. Берии и моими комментариями к ним.
Бурные предвоенные годы, неудачи и победы 1941 года прошли перед нами в их
Вне сомнений, речь о Н.С. Хрущёве, а Георгий – это Г.М. Маленков.
Разъяснение смысла этой записи я отыскал в мемуарах бывшего наркома авиационной промышленности Шахурина. Выпуск самолётов (чему Сталин уделял даже большее значение, чем выпуску танков, потому что танковое производство было менее технологически ёмким) вдруг оказался под угрозой из-за отсутствия специальной профильной трубки малого диаметра для радиаторов охлаждения самолётных двигателей, так называемой соломки. Как видим, и это «узкое место» помог ликвидировать Л.П. Берия, аппарат которого нередко привлекался к оперативным поискам затерянного при эвакуации оборудования.
Это первое упоминание в дневнике Л.П. Берии о разведывательной информации по зарубежным атомным работам. Одно из первых сообщений советской разведки по этой теме легло на стол наркома ещё 10 октября 1941 года, когда танковые части вермахта рвались к Москве.
Скорее всего, здесь изложены соображения, которые легли в основу Постановления ГКО № ГОКО-1069сс от 27 декабря 1941 года. Оно предписывало создать сборно-пересыльные пункты НКО и четыре фильтрационных лагеря НКВД в «целях выявления среди бывших военнослужащих Красной Армии, находившихся в плену и в окружении противника, изменников родине, шпионов и дезертиров». Постановление возлагало на НКО обеспечение организуемых лагерей НКВД «помещением, казарменным инвентарем, постельными принадлежностями, питанием, отоплением, необходимым обмундированием и санитарной обработкой» (п. 6).
Наиболее же существенным был пункт 5: «Лиц, в отношении которых после проверки их Особыми отделами не будет установлено компрометирующих материалов, начальникам лагерей передавать соответствующим военным комиссариатам – по территориальности». Иными словами, даже в начальный период войны бывший военнопленный отнюдь не становился автоматически изгоем.
Вот уж эта запись от глаз хрущёвских цензоров была точно скрыта. Сделать это было, как я догадываюсь, тем проще, что Хрущёва и хрущёвцев интересовал прежде всего период перед войной. Ведь сегодня есть основания предполагать, что основными дезинформаторами Сталина относительно намерений немцев на лето 1941 года были, в первую очередь, командующий Западным Особым военным округом генерал Павлов, а затем – Хрущёв и, возможно, 1-й секретарь ЦК КП(б) Белоруссии Пономаренко. Первый, возможно, был связан с заговором Тухачевского, а два последних просто заглядывали в рот Сталину.