Ангелофилия. Мурат Юсупов
да и не хочется, заподозрить подвох, а на самом деле любое мое слово – это крючок и характеристика на меня.
Неосторожное высказывание и уже диагноз. А иногда хочется остаться нераскрытым, хочется показаться лишь чуть-чуть, поверхностно, издалека что ли. Лишь намекнуть, что у меня ну очень много пластов, и после этого легко задернуть шторку и сделать вид, что ничего не происходит. Людям, как правило, все равно, сколько у тебя пластов. Им гораздо интересней, смогут ли они на тебе заработать или поиметь.
Здоровый цинизм руководит ими. Они спокойно прикидывают, подходишь ли ты им как сексуальный партнер или как дойная корова, а поэтому нужно молчать и ни на что не реагировать, так сказать, давать надежду, даже если ее нет и ты гол как сокол.
– А кто тебе сказал, что я психолог?
– Ну что я вам, левый? Если у меня нервный срыв, это не значит, что я дурак.
– Хорошо! Прекрасно, замечательно! Сначала ты рассказывал миф о себе, теперь обо мне, а реальность такова, что ты убил человека!
Он сделал вид, что не услышал, и говорил далее:
– Вы устали от меня, я знаю. Все вокруг говорили, когда я стал писать, стал мелочным самокопальщиком, стал невыносимым переносчиком негатива, характер испортился и, наконец. Люди стали бояться общаться. С этим я категорически не согласен. Я не такой влиятельный, чтобы кого-то поджечь к восстанию или, например, кому-то отстричь бороду, как Петр, или даже голову, как Малюта Скуратов. Ну, вы поняли, о чем я. Хотя бывшая жена в последнее время так и говорила, что я стал уродом! А нервный срыв обычно бывает оттого, что тайное неожиданно становится явным, например измена.
– Ты хочешь сказать, когда ловишь их за этим – это одно, а когда не ловишь, потому что у них слух тоньше и они умнее и осторожнее, тогда тебя называют уродом и выдумщиком?
– Но, сами поймите, я-то ладно, но Бог же не фраер – он все видит. А вообще, я считаю, что прежнее искусство умирает. Новое искусство – это уже какой-то вальс стульев, игра света и сплошные электронные носители и издевательства, типа законсервированного дерьма. Хотя по сути, та же охота на мамонтов, но только шелковые тесемочки где-то как-то завязанные, светодиоды, волокно и непонимание как это родилось. И вот ты смотришь на них и думаешь, что на них, на этих тесемочках, можно легко повеситься или осуществить падение с верхотуры, и они выдержат.
Такая отключка от процесса зарабатывания денег, первородное состояние, когда еще неудобно, но уже начинается, или еще что-то вроде, как сплошное отрицание отрицаний, или еще что то непонятное.
– А с чего такая уверенность?
– Нет никакой уверенности, только частичка здоровой наглости. Наспех сложенная мозаика событий, телепатия через марлю облаков, рубаи и крик из преисподней. Ведь мы столько прожили и нам уже не так много осталось – всего-то каких-то тридцать-пятьдесят лет. А вообще, этого, как известно, никто не знает. Астероиды где-то летят! А может, их кто-то направляет при помощи спускового курка!
– А сколько осталось?
– Много.
– Ты часто выпиваешь?
– Да нет, если раз в месяц, то уже много. Отходняки