18х9. Андрей Костров
и рабочий темп, в который дети самостоятельно не могли войти, и дал команду: «Построились!» Все построились. Кощей что-то буркнул, и колонна затопотала по периметру.
Все закипело, зашевелилось: началась тренировка. В пространстве происходило таинство созидания. Хаос превращался в организованный процесс творчества. Созидающее ядро в виде тренера беспокойно, как клуша, собирающая в кучку то и дело разбегающихся цыплят, порхало по площадке, изредка на несколько секунд приземляясь на стул у сетки, и тут же снова взметалось, размахивая руками, раздавая команды: что-то кому-то объясняя, кого-то поправляя, на кого-то покрикивая. И все это происходило в ритме стучащих об пол мячей, звонких детских голосов и какой-то необъяснимой торжественной радости, сливаясь в приятный для слуха и глаза хор тренировочного процесса. Во всем здесь царила атмосфера тепла, действия, преодоления, дружбы – того, что называется творчеством и жизнью. И мне это нравилось!
Я так увлекся созерцанием происходящего, что совсем забыл о том, что буквально час назад передо мной захлопнули дверь. Я совсем забыл, что я здесь лишний. Я наслаждался этой атмосферой, пристроившись на скамейке с краю у выхода, и от удовольствия совсем потерял страх и неловкость от первой неудачи.
Валерий Семенович меня как будто не замечал, но все же изредка я ощущал его взгляд, который он бросал в мою сторону. Он смотрел на меня как на чужеродный элемент, нарушающий своим присутствием слаженные действия сплоченного коллектива. Но я все-таки чувствовал, что закрытая передо мной дверь – это что-то другое, не отказ! И мне хотелось скорее прояснить это: почему тренер так грубо ответил, и почему не прогоняет, и почему тут так хорошо. Поэтому я окончательно решил дождаться конца тренировки и поставить точку во всем этом деле.
Наконец действо закончилось, и спортсмены стали расходиться. Они проходили мимо меня с таким видом, как проходят мимо бомжа у метро, стараясь не заметить и не поймать случайно взгляд несчастного, чтобы не заразиться этой безысходностью и тоской, которые проглядывают из глаз человеческой беспризорности. Когда ты чувствуешь боль другого, но помочь ничем не можешь, то проходишь мимо, опустив глаза. Так проходила мимо меня ребятня, с которой я два часа назад успел подружиться у входа в зал. Все ушли. Зашуршал и тренер своим плащом по затихшему и вновь почерневшему залу, приближаясь к выходу, где я ждал его с надеждой на то, что он даст мне возможность приходить в этот теплый мир и не прогонит прочь.
Валерий Семенович остановился и уставшим, каким-то мягким, уже не раздраженным взглядом посмотрел на меня и спросил:
– Ты откуда?
– Из Пав, это около Пскова.
– А что ты тут делаешь?
Видимо, он совершенно забыл наш разговор у входа: кто я и зачем пришел.
– Поступил в спортивный колледж и хочу у вас тренироваться.
– А почему у меня? Ты из города сюда будешь ездить?
– Нет, я с братом в Токсово живу.
Тренер сосредоточенно посмотрел мне в глаза и после паузы сказал:
– Завтра