Игра в покер. Натиг Расулзаде
а фантазии имелось – хоть отбавляй, и он втайне, подсознательно жалел тех, кто не мог «высасывать из пальца», то бишь, не обладал буйной и бурной фантазией. И он придумывал рассказы, опираясь на эту свою буйную фантазию, и они, первые его рассказы потому и получались несколько абсурдными, сюрреалистическими, похожими на юношеские сны, что в среде студентов в то время было модно, но далеко не поощрялось официальной пропагандой современной литературы в стране, обособившейся от всего остального мира. Да и на семинарах, где периодически следовало отчитываться проделанной работой, это чужеродное веяние не очень приветствовалось, даже несмотря на слишком лояльный характер руководителя семинара, человека мягкого, утонченного интеллигента, никогда никому из студентов не сказавшего прямо, что он выбрал не ту профессию, хотя были и такие студенты, чудом просочившиеся сквозь огромный конкурс в этот престижный вуз.
И вспоминая давние эпизоды, разгребая прошедшие годы и десятилетия, под тяжелыми пластами которых остались те юношеские пять лет, он невольно и так счастливо вызвал вдруг запахи своей московской комнаты в студенческом общежитие, состоявшие из многих запахов: нахлынули и запахи кресла, в котором сидел он и выстукивал на машинке очередной опус для отчета на предстоящем творческом семинаре, и запахи прокуренных старых обоев, которые никакими силами, никаким сквозняком нельзя было выветрить, и весенние запахи распустившихся почек на деревьях внизу под окнами. И затрепетало сердце, когда эти запахи обрушились на него, подчеркивая собой и оживляя все картинки, что постепенно вставали перед глазами и делая их еще более живыми, яркими…
Конечно, почти всегда, когда вспоминаешь далекое, прошедшее безвозвратно, невольно окрашиваешь его в розовые, голубые приятные тона, подправляешь, дополняешь, редактируешь в свою пользу – особенно если ты человек с живым воображением – стараешься в этих воспоминаниях выглядеть лучше, чем был, но все же стремишься максимально приблизить к правде, понимая, что только тогда написанное может взять за душу, заставить затрепетать сердце, а если возьмет за душу пишущего, то наверняка возьмет и читающего…
Дикий хохот, когда собирались вместе несколько ребят и девушек, рассказывая анекдоты, в чьей-нибудь комнате (только не в его комнате), хохот, от которого тряслись оконные стекла, и, чего греха таить – выпивали, и требовательный стук в стену рассерженного соседа, по ночам пишущего стихи вместо того, чтобы спать, или хохотать вместе с ними, и сокурсница, не успевавшая отчитаться на семинаре, чей рассказ они сочинили тут же по пьяной лавочке, экспромтом, под смех и шуточки, и как ни странно грустный получился рассказ, но неплохой, за что она получила «отлично», а они, состряпавшие рассказ, за свои работы всего лишь «хорошо»; и преферанс и покер до утра, до одури, и, забыв надеть носки, нахлобучив зимнюю шапку, он, опаздывая, бежал к остановке троллейбусов, чтобы успеть на первую лекцию по зарубежной литературе, в великолепном