Сокровище Беаты. Владимир Иволгин
рукам или, наоборот, руки перестали слушаться тяжёлого топора, одним словом, ему пришлось оставить своё любимое, отточенное годами кропотливой работы ремесло. Отсиживаться дома и дожидаться смерти старику было тоскливо, и он напросился назад, в родную артель, кашеваром. Из уважения и понимания того, что каждый когда-нибудь превратится в старика Брутуса, лесорубы снова приняли его в свою общину сторожить лесное хозяйство, собирать хворост и готовить трапезу. С тех самых пор старик безотлучно торчал на лесосеке. Несмотря на преклонные лета, он приносил немалую пользу тем, что выполнял множество мелкой, но хлопотной работы: точил топоры, чинил прохудившуюся обувь, вязал верёвки. Вот и теперь, когда половину всех артельщиков созвали на площадь, трудолюбивый дед Брутус не остался без дела. Кто-то забавы ради предложил облачить старика в рыцарские доспехи и поставить в дозор, дабы некоторые предприимчивые горожане по недогляду лесорубов не таскали из обоза свезённые к городской ратуши доски и гвозди.
– Ну и напугал же ты нас, – как-то сразу повеселел Николас. – А я смотрю, что за говорящее ведро из-под бревна выползает. Думал, от сладкого видения начались.
– Вид у тебя в этом клёпаном котелке и впрямь устрашающий, – подшучивая над стариком, согласился сидевший рядом отец.
– А, что?! – прошепелявил Брутус, обнажая сильно поредевший рот. – Я, может быть, завтра ишо и на турнир запишусь.
– Вот была бы потеха! – покатился со смеху Николас. – Может, одолжить тебе свой деревянный меч?
– А на кой мне твой деревянный. У меня и свой есть, настоящий, – плутовато сузив один глаз, неожиданно выдал старик. – Правда, подзаржавел немного, затупился. Но ежели почистить и как следует наточить, хоть завтрева в бой. Да и топорик руки ещё не разучились держать.
– Откуда у тебя свой меч? – усмехнувшись, спросил тот же плотник на бревне. – Опять ты сочиняешь, Брутус. С половником ты хорошо управляешься, спору нет, и кулеш твой знатный.
– Что есть, то есть, отец, – подтвердил Флетчер старший. – Твой пшеничный кулеш голод утоляет, силу прибавляет, да тоску разгоняет.
– А где, по-вашему, я научился готовить такой кулеш? – по-прежнему лукаво щурясь, обратился к лесорубам старик.
– И где же? – заинтересовался Николас.
Позвякивая тугими латами, Брутус уселся рядом на бревно и глубоко выдохнул. От него сильно разило луковой похлёбкой. Старый лесоруб уставился своими выцветшими от времени глазами в далёкий, размытый мираж прошлого, будто пытаясь высмотреть там что-то очень важное для себя, почти позабытое, почти стёртое. Все, кто трудился в артели, знали эту верную примету: так обычно дед Брутус начинал очередное повествование о своей долгой и богатой на события жизни.
– Нонче в сон клонит, – проговорил он тихо. – Вот сейчас еле поспел за вами. А бывали времена, когда я в дозоре эти доспехи по целым дням на себе таскал и ничего: ноги держали – руки не дрожали. Было это давно, когда король Сигизмунд Непобедимый, тот, что приходится