Maxximum Exxtremum. Алексей А. Шепелёв
Кажется, даже было ощутимо на языке это слово – аляповато-жуткое, как только что выдранное из тела сердце – сенобиты… Но было не то что страшно, а как-то сладостно, если не сказать – слащаво…
28
Разбудил всех телефонный звонок. Зельцер, матерясь, вскочила – я поприветствовал её ручкой, будто Владимир Ильич в камеру хроникёра – я был такой же рыжебородый, лежащий на спине навытяжку во всей своей чёрной амуниции – она улыбнулась в ответ, взяв трубку и повернувшись ко мне своей пышной задницей в забившихся в неё атласных трусиках. Вокал её звучал грубо, в интонации чувствовалось раздражение и пренебрежение к собеседнику, об отборных словах и выражениях я и не говорю. Пока мы с Саничем лежали, собираясь с мыслями и силами, она не знала покоя – ответила подобным образом звонков на пять. Телефон-факс стоял на стойке в головах моего (я так и стал звать его: мой!) диванчика, и я сполна насладился созерцанием её недовольной заспанной ж… пки. Торс её прикрывала коротенькая домашне-застиранная маечка – виден был не очень некрасивый животик, чёрные волоски на ногах… – я оценил её фигуру как вполне соответствующую старым канонам красоты – это буквально-таки «Девушка» Конёнкова, 1914, только талия, конечно, у той поуже… В общем, не в моём, не в моём вкусе – наблюдал я только из чисто исследовательского интереса – давно не доводилось видеть женскую натуру – ни деревянную, точёную, точную, гладко-блестящую, ни живую, вздрагивающую, оправляющую трусики.
Когда она легла в надежде продолжить прерванный сон, а я наоборот встал, чтобы пойти покурить, я рассмотрел и её лицо – «Голова девушки» Сарьяна, 1916, есть такая картинка – кажется, красно-бордово-фиолетовый колорит, угловатые формы – эта угловатость чувствовалась в её грубоватых повадках, в манере говорить, в стёртой сейчас, но как бы неотъемлемой тёмной раскраске невыразительных губ, прямом носе с чуть вогнутыми внутрь крыльями…
Когда я вернулся с кухни, она опять приставала к Cаше – он нехотя подставил ей рот для поцелуя, они вяло пососались минутку, потом он, длинная неуклюжая система, сполз с дивана, ища одежду. Собака же напротив подошла к дивану и принялась с завидной энергичностью тереться об него задней частью – у старой суки течка. Зельцер вскочила, истерично и нецензурно вопя, схватив с полу какой-то шлёпанец и держа одной рукой за ошейник, второй изрядно отделала собачую морду. Затем прошествовала к окну, распахнула тёмно-синие шторы с золотыми рожами солнца и полумесяца, раскрыла балкон. Было наверняка уже за полдень, ярко и жарко. Она попила минералки – бутылка всегда лежала у неё на диване в щели около стены, – напялила, тряся бёдрами и чуть приседая, валявшиеся на полу трико и пошла курить к Саничу. Я искал носки – всё-таки умудрился снять их! – осматривая обстановочку.
На полу повсеместно валялась всяческая её скомканная одежда – я даже позавидовал этой нескромной