Стая. Ольга Григорьева
страхов, от себя самой – такой незнакомой, такой уязвимой, такой…
– Прости… – нелепо тычась губами в его шею, всхлипнула Айша. Она не знала мужчин, не знала, что и как надо делать, не ведала, как зрелые, опытные женщины ублажают своих избранников…
– Простить? – не понял он. Отстранился, заглянул в молящие глаза притки. До Айши Бьерн брал многих женщин – красивых и не очень, в радости и в слезах, – но ни одна не просила у него прощения за любовь.
– Простить? – ощущая под ладонями жар ее тела, еще раз хрипло выдохнул он.
– Да, – прошептала Айша. – Да, да, да…
Вся ее прежняя неуклюжесть, неумение высказаться, боль и надежды сплелись в одно короткое слово, беспорядочно срывающееся с губ. Не снаружи – внутри нее что-то вспыхнуло, жар охватил все тело, стиснул сердце. Одежда сама поползла с плеч, угадывая ее тайные желания. Зашептались, зашуршали вокруг нее любовными наговорами лешачьи служки, дотянулись до самого нутра, и все, что было в Айше лесного, звериного, будто почуяв в Бьерне родную душу, рванулось наружу, вырвалось из ее горла тягучим, сладким стоном и стихло под его губами…
Бьерн ушел той же ночью. А вернулся через день, к рассвету. Айша, как обычно, поутру отправилась за водой. Бьерн столкнулся с ней на береговой отмели реки Заклюки, зацепил девчонку взглядом, чуть более пытливым, чем обычно:
– Доброго дня.
Заметил ее усталый вид, круги под глазами, согнутые плечи. Девочка стала женщиной. А став ею, словно запретила себе думать о произошедшем. Боялась? Стыдилась? Или просто понимала, что она – не ровня варягу, не хотела надеяться?
– И тебе, – она прошла мимо. Бьерн не стал расспрашивать.
В тот же день обоз свернул на узкий лесной тракт, вслед за конным отрядом. Конники умчались вперед, оставив обоз в одиночестве плестись по лесной тиши. Обозные притихли. Телеги месили деревянными обручами колес мутную дорожную жижу, сипели, заглушая трели лесных птиц и похрапывание усталых лошадей. В низинке у осиновой рощи дорогу пересекал расплывшийся по весне ручей. Мутная вода перекатывалась через дорогу, расплывалась в колеях большими лужами. Рейнар спрыгнул с телеги, пошел советоваться с людьми, как лучше обойти преграду. Мужики скучились прямо посреди дороги, о чем-то заспорили.
В чаще, совсем рядом, ухнула сова, лошадь мотнула головой, потянула. Телега сползла колесом в вязкую лужу.
– Чтоб на тебя все молнии Одина! – Рейнар бросился к ручью, ткнул несчастную Каурую кулаком в зубы, сплюнул. – Теперь как вытягивать?
От задней телеги к ручью подошла его жена Гунна – единственная баба в обозе, если не считать Айшу, Рейнар не собирался возвращаться обратно в Приболотье, надеялся обосноваться на землях возле Альдоги, поэтому тащил с собой жену и сына – толстого, розовощекого глуздыря[22] шести лет от роду.
Гунна попробовала воду в ручье босой ногой, прищелкнула языком.
– Ступай, пригляди за Гуннаром, – махнула рукой на сидящего в задней телеге ребенка, Айша кивнула, подобрала
Младенец, очень маленький ребенок (славянское). Здесь – просто ребенок.