Начать с прошлого. Валери Ковале
ая кроха сотворяет нечто огромное и долговечное, устилая белым бархатом всю землю. Так и люди: по одному – ничто, а вместе – многое. Но Мария была одна. По крайней мере она так чувствовала. И в целом мире не было подобной ей снежинки. Вот потому и растворялась, таяла она сейчас во мраке безысходности. Одиночество свалилось так вдруг и так накрепко прижало её к земле, что никак нельзя было вдохнуть полной грудью аромат прекрасного, удивительно красивого мира, полного вместе с тем несчастных людей. На кого не взгляни – иной раз делается больно и грустно, гнусное чувство заседает в сердце навеки. Так почему же люди не могут просто жить? Жить счастливо и благодарно…
Мария шла. И каждый шаг её был подобен попытке вырваться из оков несправедливости, боли, ужаса. Ещё вчера мир её был совсем иным. Сегодня – душа её была полна жгучей ненависти, презрения, обиды, отчаяния. А мир между тем оставался неизменным. Люди не перестали жить, дышать, любить, надеяться, добиваться и радоваться. Ни одно живое существо не разделяло её боли и печали в полной мере. Она была одна. И это сильнее всего сказывалось на её мировоззрении. Она была ещё юна, многого не понимала – не могла понять или не хотела, не важно. Но рядом не было никого, кто понял бы её до конца, кто выпил бы её яд до последней капли. Хотя нельзя сказать, что не было вокруг сочувствующих и неравнодушных совсем уж людей; просто это всё было «не то», просто это всё было «не так», просто это всё были «не те». И никто поистине не мог бы понять её при всём своём желании. Тут она в свою очередь это знала, не сильно осуждала – люди есть люди. Однако легче ей тоже от того не становилось. Осознание – это понимание, но не принятие.
Итак, она шла. Всюду спешили люди, задевали друг друга локтями, как поётся в одной песне; мчались машины, горели фонари, работали светофоры. Да, рядом с ней шла лишь молчаливая боль и печаль, страдалица – тень её. Правду наверное говорят философы: русские люди любят пострадать. Впрочем, вероятно, не только русские. Это черта человека, это его грань, это его особенность. А граней в людях очень много, как загадок в этом мире, неподдающихся самым крепким умам. Мария чувствовала и злобу, и бессилие. Иногда ей делалось всё безразличным, отступало чувство тревоги и страха, чувство, будто что-то непременно должно произойти, хотя произошло уже и так немало. Однако спустя не столь долгое время все переживания и опасения возвращались, лицо делалось тревожным и принимало беззащитные, испуганные черты. Одно не отступало чувство ни на минуту – печаль.
Мария повернула к дому. Снег перестал. Лишь редкие пушинки со всей своей нежностью и мягкостью теперь могли оседать на её всклокоченных волосах. Тут, в этом дворе, всегда было мало людей. И сейчас девушка была рада этому факту. Не смотря на её чувство одиночества, видеть чужие лица ей вряд ли очень хотелось.
Мария нырнула в подъезд, поднялась на последний этаж. По коридору до своей квартиры она шла медленно, тяжёлыми и словно вынужденными шагами. Подперев дверь плечом, она стала её открывать. И каждый неторопливый проворот ключа в замочной скважине погружал её в новое уныние, наращивая уровень боли, отзывающейся в душе. Дверь открылась, распахнулась настежь. Не хотя девушка вошла. Она сползла молчаливо по стене перед зеркалом. В голове пронеслись мучительные воспоминания и тысячью кинжалов впились в её бедное сердце. А перед собой она увидела лишь отражение утомлённого и полного горечи лица. Мария презирала это лицо за все его пороки, нет, не внешние – внутренние. Какой-то частью своей неокрепшей души она ненавидела это лицо и корила.
В голове Марии поселились новые сокрушения и мысли, но времени долго восседать на холодном полу посреди прихожей в полной бессознательности и в удручающем бездействии у неё не было. Девушка заставила себя скинуть обувь и верхнюю одежду, прошла на кухню, но тут попала в новую ловушку – наткнулась на фотографию, что погрузила её в смертельную тоску и сожаления. Подавляя всхлипы, Мария огляделась.
Мрак царил в этом жилище. Ни один луч серого небосклона не проникал сюда; путь свету перекрывали плотно затянувшие окно шторы. Пустота, тишина, горе – больше ничего не сулили хозяину стены. Комнаты безжизненные и холодные, запущенные, забитые уже ненужным хламом – это представало взору вошедшего.
Мария жила одна. Не так давно, но всё же достаточно, чтобы понять все тяготы этого бремени. Здесь она чувствовала себя ещё хуже, чем на улице, тут она готова была пуститься с головой в распростёртые объятия беспросветного отчаяния. Однако одно спасало её – необходимость посещать лекции в университете. В свои девятнадцать лет она хорошо понимала значимость этого процесса. «Жаль, сегодня пятница… Как бы не сойти с ума за предстоящие два дня бездействия и заточения!» – подумалось ей.
В последний раз взглянула Мария на фотографию. Лицо, ещё счастливое, ещё веселое, такое родное и живое следило за каждым её движением, и лишь искренняя улыбка одного этого человека, пусть и только портретная, освещала весь этот тонущий в море смятения и упадка мир бедной девушки. Мария резко отвернулась. Ей больно было видеть это лицо, такое родное, но уже невозвратимое. Ей не верилось до последнего, что всё так обернулось. Мир для неё разделился на «до» и «после». И «после» было ужасно мучительно. Она не верила, отказывалась верить в это «после».