Не-большая разница. Елена Разумовская
на уровень первобытных инстинктов. Даже оправдываться не буду. Брутальный жест – открыть обёртку зубами, чертовски возбуждающий и сексуальный. Он дразнит меня, издевается, проводит головкой вдоль губ, но не входит, как будто ждёт от меня чего-то – приподнимает бровь, стоит нам в зеркале столкнуться глазами, и я понимаю, что это что-то вроде шанса отказаться, остановиться, проявить так называемое "явное несогласие". Да щаз-з, ага.
– Пожалуйста, – шёпотом, закусив губу, чтобы не сорваться на скулёж.
Никаких толчков, он входит в меня аккуратно, не причиняя боли или дискомфорта, удостоверяясь, что мне комфортно. Трогательная забота, пропитанная опытом, он прекрасно знает, что резкость в первый раз с новым партнёром ни к чему. Несколько пробных движений, как раскачка, но стоит ему войти полностью, как я не сдерживаю высокого стона и именно он, видимо, становится сигналом, мол, всё окей, потому что он ускоряется, входит в меня жёстче, будь раздеты мы оба, разгорячённая кожа звонко бы шлёпала друг о друга, но меня даже ещё больше возбуждает картинка в зеркале, как полностью одетый мужчина имеет сзади полностью обнажённую девушку.
У меня редко бывало такое, чтобы было настолько хорошо, настолько правильно, настолько подходяще, а этот случай был как раз из таких. Так, как нужно, с правильной долей властности и заботы, подчинение без унижения, без попыток задеть мою гордость, только констатация факта – я ведущий, ты ведомая, иди за мной, и я покажу тебе небо в алмазах. В его руках вовсе не стыдно стонать, гнуть спину и кусать губы, наоборот, сейчас нет ничего правильнее и важнее, чем откликаться на него, отзываться на его прикосновения, стонать на каждый толчок внутри и впиваться отросшими ногтями в свои же ладошки.
– Иди сюда, – шёпотом позвал он и я поднимаюсь, разворачиваюсь в его руках, а он откинул стул в сторону к чёртовой матери, чтобы подсадить меня на столик и впиться в губы поцелуем, снова превращая нас в единое целое, ухмыляясь, когда я стону в наш поцелуй, прижимаюсь к нему ближе, опутываю ногами талию, руками оплетаю шею. – Моя девочка. Только моя.
– Только твоя, – вторю я его шёпоту, где-то внутри ухмыляясь, насколько его задел мой бряк про "не единственный вариант".
– Никаких других вариантов, – рыкнул он мне на ухо, сильнее сжимая руку на талии, жёстче входя в меня, как будто сама мысль о том, что у меня может быть хоть какой-нибудь другой "вариант", его до безумия бесит.
– Предпочитаю лучшее, – задохнулась я, зарываясь пальцами в его укладку. Губы на шее прикусывают тонкую кожу, в отместку ставлю засос, укус-засос, укус-засос, отметить свою территорию как дикие звери, так, будто на такое собственничество каждый из нас имеет хоть какое-то право. Плевать, что прав никаких нет. Хочу – значит моё, единственное правило и право, потому что все остальные придумали бюрократии ради.
Я задыхаюсь, когда позвоночник буквально прошивает волной удовольствия, а от него, подобно ответвлениям от молнии, удовольствие пробегает по каждому