Вечный колокол. Ольга Денисова
хотя не сказал и десятой доли того, что знал перед испытанием сам. Млад вывел мальчика на берег Волхова, когда месяц вынырнул из тумана. Кипенно-белое пространство простерлось впереди, сзади тепло светились окна в теремах университета, лаяли собаки в Сычёвке, замер заснеженный лес. Месяц плыл сквозь молчаливую зимнюю ночь, то кутаясь в облаках, то освещая землю ровным синеватым светом.
– Посмотри вокруг. Красиво, правда?
Миша глядел с любопытством и не понимал, о чем говорит Млад.
– Мир, в котором ты живешь, – прекрасен. Он прекрасен каждый час, каждый миг. Жить в этом мире – большое счастье. Что бы с нами ни случалось, как бы тяжело нам ни было, надо помнить об этом.
Юноша кивнул, но слова Млада не тронули его сердца. Может быть, потом, чуть позже, он вспомнит их и поймет?
Млад выделил ему свою спальню, а сам перебрался в спальню к ребятам, на лавку: нет ничего мучительней во время шаманской болезни, чем невозможность остаться в одиночестве. А в незнакомом месте, да еще и зимой, юноше будет трудно уединиться.
Разглядев у Млада шаманскую болезнь, дед на следующий же день построил в лесу шалаш – небольшой и уютный. Пол он выстлал лапником и сверху навалил душистого, только что высушенного сена, стены сложил из дубовых и березовых ветвей, так что внутри шалаш заполнял мягкий зеленый свет. Млад – тогда еще Лютик – хотел ему помочь, но дед отправил его домой со словами:
– Побудь с матерью. Она места себе не находит.
Однако стоило Лютику переступить порог дома, на него снова навалились тоска и раздражение, и он сбежал в лес. Мама не плакала, но Лютик видел, как ей трудно: она старалась лишний раз к нему прикоснуться, приласкать. И смотрела, смотрела не отрываясь, не мигая, словно хотела налюбоваться на всю оставшуюся жизнь. Глядя на ее страдания, Лютик впервые подумал, что будет, если он не сможет выдержать испытания. До этого он и мысли не допускал о том, что может умереть, теперь же сомнение поселилось в его душе. Вдруг мама чувствует его смерть? Да и отец время от времени клал руку ему на плечо, смотрел украдкой, и лицо его искажала гримаса страдания и боли.
Лютик начал смотреть по сторонам – не предвещает ли что-нибудь его скорой гибели? Дед учил его замечать знаки опасности: когда вороны кричат просто так, а когда – чуя беду; как дует ветер, если хочет предупредить; как течет в реке вода. Ветра не было вообще, вороны почему-то молчали, а речушка возле дома журчала себе меж берегов и ни о чем не говорила. Только петух время от времени оглашал двор радостным кукареканьем, но Лютик так и не разобрался, правильно он кричит или нет, хотя дед много раз объяснял ему разницу.
Посоветоваться с отцом он не решился: вдруг тот посчитает его сомнения слабостью и страхом?
Волнение Лютика, хоть и таило в себе некоторые опасения, было скорей радостным. Когда на него «накатывало», он уже не пугался. Во всяком случае, не рвал рубаху и не царапал грудь, хотя иногда этого очень хотелось.
Теперь