Дорога пряности. Майя Ибрагим
темой для разговора.
Подаю знак курящему конюху, чтобы он привел мою лошадь.
– И ты отпустила ее одну? – поворачиваюсь обратно к Далиле.
– Отпустила? Да Амира меня чуть не убила, вытолкнув из седла, когда я отказалась ехать дальше. И лошадь мою украла!
– Пожалуйста, тише. – Сверкаю непринужденной улыбкой в сторону Щитов, что маршируют мимо.
– Извини. Просто… прошу, спаси ее. Амира сама не своя с тех пор… ну, знаешь.
– Знаю.
Конюх, вернувшись, выводит мою серебристую кобылку, Бадр. Ее шкура сияет в лучах утреннего солнца. Я вспрыгиваю в прохладное седло:
– Возвращайся в школу, Далила. Я верну сестру.
Или погибну сама. Я подбираю поводья и выезжаю за казарменные ворота.
2
Моя лошадь несется галопом по извилистым улочкам Калии, лавируя меж толпами, разодетыми в цветные шелка, меж экипажами, сверкающими медью и золотом. Огромный город – залитый солнцем лабиринт финиковых пальм и минаретов из песчаника, длинных, овеянных прохладой галерей и просторных вилл с зелеными садами на крышах. Но я родилась здесь и выросла, и я знаю его как свои пять пальцев. Я быстро пробираюсь по тихим закоулкам, оставляю золоченые ворота позади, пересекаю луга к западу, где лежат Запретные пустоши.
Спустя почти час езды я поднимаюсь на холм и наконец вижу Амиру, которая несется по бесплодной сухой равнине на гнедой кобыле Далилы. В пыльно-розовом плаще, с трепещущими за спиной прядями каштановых волос, моя пятнадцатилетняя сестра напоминает героиню драматических, мрачных картин маминой любимой художницы, Хадиль Хатры.
И полотно бы называлось «Побег девицы». Я вонзаю пятки в бока Бадр и быстро догоняю сестру.
– Амира!
Она вскидывает голову, бросает на меня взгляд через плечо. На мгновение из-под капюшона плаща грубой ткани показывается полное, раскрасневшееся лицо. Я дома уже две недели, вижу сестру каждый день, но меня по-прежнему поражает, насколько она изменилась с тех пор, как погиб Афир. Под жесткой, сердитой наружностью, в глубине горящих угольно-черных глаз, сестра – увядший цветок.
Она останавливает лошадь, выскальзывает из седла.
– Имани, что ты тут делаешь?
– Могу спросить то же самое. – Я тоже спрыгиваю с лошади, обвожу ладонью бескрайнюю равнину. Ржавый песок и каменные насыпи – словно развалины могильников. – Ты же знаешь, что в Пустоши нельзя. Здесь нет дозоров.
Сестра катает камень по песку остроносой туфлей:
– А, так Далила к тебе прибежала. Шустрая. Язык у нее как помело.
– А у тебя ручонки вороватые, – парирую я. – Ты украла ее лошадь.
– Мне пришлось! Раад сбежал. Видишь?
Следую взглядом за ее указательным пальцем. И правда, безрадостную глушь пересекает цепочка следов от копыт, которая неумолимо направляется к щербатым красным горам. Я взмахиваю рукой.
– Да пусть. За стенами он всегда ведет себя безобразно, поэтому, вообще-то, и не должен там бывать.
– Потрясающе. –