Дорога пряности. Майя Ибрагим
Я закатываю глаза.
– Едва ли. Живот надорвать можно. Жаль, правда, что я здесь не для веселья.
– Жаль, правда, что ты такая невыносимая, – встревает Фей с сальной ухмылкой.
– Нет-нет, это я виноват, позабыл. – Реза машет рукой. – У самого лучшего, самого юного, самого умного, самого богатого и самого знаменитого Щита нет времени смеяться над шутками.
Выдавливаю усмешку, хотя сердце начинает бешено колотиться.
– Осторожнее, Реза, выдаешь зависть.
Он округляет рот и смотрит на Таху, а тот кивает:
– Говорил тебе, они все одинаковые.
– Прости, кто это – все? – требовательно вопрошаю я.
Таха делает вид, будто ничего не услышал:
– В их мире нет такого понятия, как суждение. Люди не могут их осуждать, только завидовать.
Я натягиваю поводья:
– Если б у тебя была хоть капля чести, ты бы обратился ко мне напрямую.
Таха вскидывает брови, глядя на Резу:
– Видишь?
Фей разворачивается в седле, театрально взмахнув идеально завитыми светлыми прядями, что рассыпаются по спине.
– Так, значит, это правда. У бедняжки нет чувства юмора.
– Разве? Любопытно. – Я смотрю на Таху. – Я нахожу тебя весьма забавным, потому что знаю в точности, что ты делаешь.
Его обычно вялый взгляд застывает, как засахаренный сироп.
– О, и что же?
– Пытаешься от меня избавиться. Но позволь, Таха, оградить тебя от хлопот: ничто не заставит меня отказаться вернуть брата домой, а парочка задир – уж тем более.
Я прижимаю пятки к бокам Бадр и проезжаю мимо, поймав взгляд Тахи. Он хмурится в замешательстве, и на этот раз, думаю, уже он понятия не имеет, что мне сказать.
Перед наступлением темноты мы встаем на ночь. Использовав свое подобие, Фей вызывает меж изящных ладошек танцующие языки пламени и разжигает костер. Таха и Реза собирают хворост для растопки, а я беру на себя охрану. Обматываю тонкой веревкой стволы деревьев вокруг лагеря, унизываю ее подвесками из мелких камешков, кусочков металла и стекла, которые звенят, если кто-нибудь – человек, зверь или чудовище – ночью зацепит незаметную преграду.
После этого троица скрывается в сумерках, Таха вооружен луком, Реза прихватил коричневый тканый мешок, Фей несет факел. Они не удосуживаются мне ничего сообщить, но я краем уха слышу, что они собираются на охоту, и, судя по случайно услышанным фразам, я явно не приглашена. Вскоре их силуэты растворяются вдали темнеющего луга, оставляя меня наедине с мыслями. Обычно я рада тишине и спокойствию, но нынче мои мысли – отвратительная компания. Я не перестаю гадать, вдруг Афир уже погиб и я опоздала. Что, если я вселила ложную надежду и обрекла семью на еще большее отчаяние?
Пытаюсь отвлечься от тревог бутербродом с фалафелем – вклад теты в мои припасы, – но он не помогает. Я ощущаю себя ужасно одинокой, отрезанной, а ведь прошел всего-то день. И с тем, как относятся ко мне остальные, я знаю, что по мере путешествия это чувство лишь усугубится.