Витражи резных сердец. Лаэтэ.
ты. ВСТАЛА! – он рявкает так, что Торн едва ли не подпрыгивает на месте. – Иди. Сюда. Ко мне. Да? Да, сладкая кровь. Как конфеты. Ты же любишь конфеты? У меня здесь много конфет, – теперь он полностью развернут к ней, двигает руками в странных завлекающих жестах, будто подгребает к себе волну.
Конфеты. Под мостом. В той куче грязи, где он стоит, видимо.
– Полно конфет И САХАРНОЙ ВАТЫ, – его интонации скачут, он трясется, сутулится и выпрямляется, будто не может стоять ровно. – И всего сладкого, только иди сюда, иди сюда, МАЛЕНЬКАЯ СУЧКА, иди сюда!..
Торн чувствует, что может пойти только в его сторону, но не собирается этого делать. Ее бросает в жар и холод, она с силой сжимает кулаки, пытаясь болью привести себя в порядок. Совсем забывает о том, как порезала руку.
Ее кровь падает на траву.
Желтые глаза чужака расширяются, он раскрывает клыкастый рот и вываливает язык. Длинный. Длинный язык, до ключиц, кажется, будто его сейчас вырвет. Но вместо этого арлекин хрипит – и вдруг, срывается с места, к Торн.
Ее словно огрели по голове каким-то чувством, и она впервые понимает – страх; это чувство называется «страх», и оно только что подстегнуло ее. Торн отскакивает и бежит, быстрая, как ветер. Ей не нужно оглядываться, не нужно даже ее реликтовое чутье, чтобы знать, что это гонится за ней, и оно ничуть не медленнее. Она слышит этот хрип, а затем слышит его визжащие крики:
– А ну вернись, вернись ко мне! Вернись, вернись, ВЕРНИСЬ, СЛАДКАЯТЕПЛАЯМОЯ ПОЛУЧУПОЛУЧУ…
И она бежит вперед только отчаяннее; прочь от каравана, прочь от всех. Бежит так отчаянно, что не понимает, как врывается в черту темного леса, перескакивает через корни и уворачивается под темными ветвями, ныряет, скользит, перепрыгивает, пока, наконец, не оступается – и тогда она падает вниз, пробивая ветки и мох.
От силы удара у нее выбивает дыхание, и весь мир взрывается черным дымом.
Торн не знает, сколько прошло времени. Когда она приходит в себя, здесь тихо и темно, а сама она лежит на каменном блоке, слишком напоминающем алтарь. Все это отдает бредом, и она пытается сесть, но боль заставляет ее вскрикнуть.
Кое-как она скатывается с алтаря. Она вся в черной пыли, будто бы упала на сгоревшее полено. Ее волосы серые, а все кости словно горят. Ей холодно, и она сворачивается в клубочек, кутается в жилетку. Прячет руки в карманах. Что-то ощущается иначе, и она с недоумением вынимает из кармана ладонь.
На ее пальцах, окровавленных и мокрых, лежат изорванные, но живые, свежие лепестки золотой розы.
Ей нужно выбираться. С этим она разберется потом.
Грязная, выдохшаяся, она находит трудными даже свои простые попытки вылезти из ямы. Когда она, наконец, оказывается наверху, у нее уже совсем нет сил, и она устало падает у ближайшего дерева. Вокруг нее светящиеся мотыльки, и их танец усыпляет. Но ей нельзя спать, она хорошо выучила правила: нельзя спать в темном лесу. Нельзя задерживаться в темном лесу. Существо не последовало за ней сюда, но…
Она почти подскакивает на месте