Витражи резных сердец. Лаэтэ.
Торн.
Смешно. По крайней мере, его слова вернули ей какой-то контроль – потому что она снова злится. Будто она могла не испугаться, когда он сминает реальность вокруг себя одними эмоциями.
– Я не хотел. Что бы о нас ни говорили, я не считаю самым главным развлечением доведение смертных до ужаса. Доводить их до ужаса вообще неблагодарное дело…
«Их». Он сказал «их», не «вас». Она не могла не заметить.
– …это чревато всякими совершенно неприятными… физиологическими неожиданностями, к которым я за все годы не привык и уже, наверное, не привыкну.
Это прозвучало так абсурдно, что Торн смеется. Вот он, ее первый секрет выжившей в темном лесу – если хотите отпугнуть реликта от себя, будьте готовы наложить в штаны.
– Я не была настолько испугана, – замечает она. – Не надо.
– Я не имел в виду тебя, Торн.
Вот. Вот, он подтвердил. Он будто отделяет ее от остальных. Это из-за ее следов на коже?..
– Я хотел сказать: тебе не нужно так остро реагировать на вспышки гнева и эмоций, – продолжает Туиренн, оборачиваясь к ней. Она видит его руку на перилах балкона, видит эти длинные пальцы в черной коже перчаток и не может перестать думать, каково это – если он возьмет в руки клинок? Как они будут смотреться на оружии? – Здесь ты увидишь такое часто. Мы не совсем «чувствуем» эмоции, мы… – он осекается, будто отрезает себя от того, что собирался сказать. Торн высматривает причины на его лице и сама не понимает, почему. Он продолжает. – Не утомляя тебя скучными деталями, просто не пугайся так сильно, когда…
– Нет, – перебивает она его, и Туиренн слегка приподнимает бровь. Она ловит себя на мысли, что, возможно, не должна была делать этого. Что, возможно, на самом деле никто не осмеливается перебивать его, а она снова нарушает какие-то правила. – Нет, я имею в виду, не нужно упрощать. Я бы хотела понять, если собираюсь здесь…
…дожить до тех пор, когда смогу сбежать…
– …не умереть.
– А, – бесцветно отвечает он. – Я не думал, что вам, людям из-за леса, это интересно.
Торн знает, что реликты не только не могут лгать, но и прекрасно чувствуют, когда лгут им. Знала по себе. И с удивлением понимает, что не лукавит ни словом:
– Мне правда интересно, и я правда хочу понять.
Ей кажется, что она улавливает легкую тень улыбки на его бледных губах, прежде чем он поворачивается к ней и вглядывается в ее лицо в ответ.
– Продолжаешь смотреть прямо на меня. Продолжаешь спорить со мной. Восхитительная смелость. Тебе будто совсем не страшно.
Она хмурится, злится, и ее свет сейчас заметен даже ей самой в темноте этих крон.
– Ты сам прекрасно знаешь и чувствуешь, что страшно. Страх – это инстинкт.
– И тем не менее ты говоришь со мной, как могла бы говорить с кем угодно.
– Я не знаю тебя. В некотором роде, ты и есть «кто угодно» для меня, разве нет?
Туиренн, кажется, изумлен. Прикладывает руку к груди и смотрит на нее округленными в притворном возмущении глазами.
– Никогда